«Вешалка» в ТЮЗе: кино без зрителей

24 октября 2014

Красноярский ТЮЗ продолжает славную традицию — начинать творческий сезон с лаборатории драматургии и режиссуры под названием «Вешалка». Как говорит главреж театра Роман Феодори, это хорошая встряска для артистов, ещё один повод пообщаться со зрителем, показать лучшие премьеры предыдущего сезона (по окончании лаборатории — трехдневный парад), да и вообще «это нас очень заводит». Кроме того, театр знатно обновляет свой репертуарный гардероб за счет оставленных приезжими режиссерами пальтишек: за последние три года тюзовская афиша пополнилась семью (!) спектаклями, которые впервые были обозначены в качестве эскизов именно на «Вешалке».

На сей раз организаторы взялись за адаптированные для театрального пространства киносценарии. Фильмография была выбрана роскошная, с явным намеком для театралов подтянуть свое знание киноклассики — здесь и «Дорога» Федерико Феллини, и «Конформист» Бернардо Бертолуччи, и «Горькие слезы Петры фон Кант» Райнера Фассбиндера. К артефактам присовокупили свежий «Я не вернусь» Ильмара Раага по сценарию Ярославы Пулинович и телеспектакль «Башмачкин» Владимира Мирзоева по пьесе Олега Богаева. Работать над эскизами были приглашены талантливые молодые режиссеры из Москвы и Петербурга.

«Горькие слезы Петры фон Кант» Фассбиндера в постановке Юлии Ауг — несомненная удача лаборатории, даже без учета того, что оригинал отразился в эскизе с удивительной точностью. Режиссер в кратчайшие сроки сделала полноценный спектакль, который не только вышибает слезу у особо чувствительных барышень (что сделать несложно), но и аккуратно совмещает киноэстетику с её выхолощенными, прыгающими от кадра к кадру крупными планами и живой театральный нерв. Конечно, как заметили критики и сама режиссер, Петра фон Кант есть никто иная, как сама Юлия Ауг, поэтому было ожидаемо, что никто из артистов здесь не сфальшивит и не ударится в сентиментальность — его точно поправят и подружат с общей атмосферой постановки. Можно долго рассуждать на тему того, что «Слезы» непросто сделать на сцене молодежного театра — уж очень многозначительны и не по-православному откровенны некоторые сцены. Но, кажется, решение тюзовскими властями уже принято — спектакль обещают ввести в репертуар до конца года.

«Конформист» Антона Маликова, напротив, обернулся заунывным эстетическим пшиком. Фильм Бертолуччи слишком глубок, чтобы через него можно было сигать без страха переломать ноги, поэтому режиссер затеял странную игру с художественными приемами: артисты молчали, позировали и вальсировали, тогда как вырезки из диалогов звучали в аудиозаписи. На стены театрального фойе, где показывали эскиз, транслировали не несущий особого смысла видеоарт (включая, почему-то, национал-социалистических орлов со свастикой в лапах в качестве символа фашистской Италии). Это всё отчасти напомнило судьбу фильма в советском прокате, где тот был «очищен» от ретроспективной логики и обесцвечен до монохромной палитры. Точно так же, отмахнувшись от важных деталей и увлекшись иллюстрацией действительно второстепенных эпизодов посредством женской хореографии, Маликов упустил собственно историю — и трагедию — конформиста.

Наиболее эффектным с точки зрения визуализации получился «Башмачкин» Талгата Баталова, продемонстрировавшего не только отличное чувство ритма, но и умение создавать подлинно кинематографическую динамику на сцене. Акакий Акакиевич сгорает в бреду, он видит, как его Шинель в облике юной девушки бредет по Петербургу, неся смерть и разрушение всем, кто мешает ей вернуться к хозяину. Каждая смерть оборачивается видеороликом на рапиде, злым и красочным, а в галерею персонажей влита социальная злость, и потому забавляющийся игрой в бадминтон государь помирать уходит за кадр — неровен час, в театр пожалуют чиновники. Режиссер отменно угадал с актерами, причем постановка отлично характеризует возросшие возможности тюзовской труппы. Разве что монотонность происходящего из блага в какой-то момент становится в тягость, но, думается, об этом ещё будет повод поговорить — «Башмачкина» тоже берут в афишу с условием некоторой доработки.

Интересно, что зрителей вновь призывали по окончании каждого просмотра голосовать: переводить ли эскиз в разряд спектакля или же списать как неудачный лабораторный эксперимент. Волеизъявление это всегда было фикцией, о чём кураторы «Вешалки» (а это, без дураков, ведущие российские критики — так, в этом году приехали Олег Лоевский, Татьяна Тихоновец, Евгения Тропп, Александр Вислов) говорят прямо и иронично: мол, мнение сторонней публики ценно, важно, замечательно, но не более того. Штука в том, что нынешняя лаборатория за три дня фактически полностью обошлась без людей, так или иначе с театром не связанных, да и в целом к случайным прохожим отнеслась недружелюбно — например, анонсированный на последний день лаборатории круглый стол обернулся закрытым разбором полетов для участников и приглашенных гостей.

Да, «Я не вернусь» Раага показывали в Доме кино, с возможностью для зрителей после подискутировать и с кинорежиссером, и с драматургом-сценаристом — а ранее и с Евгенией Беркович, которая своей театральной работой деконструировала не только киносценарий, но и в принципе текст Ярославы Пулинович, сведя его к набору элементарных и совершенно пустых образов-сосудов, куда артисты заливают собственные жизненные истории. По этой причине, что не все осознают, читать пьесы Пулинович невыносимо скучно, зато на сцене умелый режиссер способен превращать их в шедевры, заполняя своей и актерской фантазией предложенное ему текстом пространство. Вот только на интереснейшем эскизе не было ни одного стороннего наблюдателя — и потому кто там и о чём спорил в кинотеатре, не имеет никакого значения для общества.

Таким образом «большой и серьезный» разговор о практиках по переносу кино на театральный подмостки явно не состоялся. Зато «Вешалка» по качеству представленных на ней работ очевидно была наиболее зрелищной и любопытной в своей недолгой истории.

Евгений Мельников.
Newslab, октябрь 2014