Вячеслав Ферапонтов: «Я вечный романтик»

09 ноября 2020

Один из самых популярных актёров Красноярского ТЮЗа Вячеслав Ферапонтов на профессиональной сцене работает уже 20 лет. Он переиграл за прошедшее время множество разноплановых ролей, но только в этом году впервые рискнул взяться за моноспектакль. Предпремьерный показ «Грязнули» по пьесе белорусского драматурга Константина Стешика прошёл ещё в марте, но полноценную премьеру из-за пандемии пришлось перенести на осень.

Слава, ты давно мечтал сыграть в моноспектакле. Почему для первого опыта выбрал именно современную пьесу, да ещё в жанре хоррор?

Это она меня выбрала. (Смеётся.) В прошлом сезоне наш режиссёр Никита Бетехтин объявил, что в театре запускается проект Solo, и всем артистам желательно сделать по одному соло-проекту по современной драматургии. Я сначала хотел взять пьесу Юлии Поспеловой «Лёха». Это автобиографическая пьеса в стихах, посвящённая дедушке автора, — сразу вспомнил своего деда, и сама стихотворная форма меня очень заинтересовала. Но Никита Николаевич отдал тот материал Славе Сысоеву, а мне предложил «Грязнулю». Прочёл пьесу перед сном, и в какой-то момент мне стало страшно аж до мурашек. Это история о том, как один человек, Макс, не закрыл однажды дверь в квартиру, и у него в жизни всё пошло вверх дном. В доме появилась грязь: когда он возвращался с работы, обнаруживал, что жильё в его отсутствие просто превращалось в помойку. Дальше у него началась череда всяких страшных событий, разрушающих его не только психически, но и физически. Вплоть до того, что он себе случайно наносил травмы, из окон выпадал — натуральный хоррор. Он пытался вызвать полицию или врачей, но телефоны были раздроблены, он не мог ни с кем связаться. А когда он сбежал из квартиры и ночевал у своего друга, грязь пришла за ним. То же самое произошло на работе, когда он решил заночевать в офисе. Макс переживает все эти страшные происшествия, испытывая настоящий ужас, в пьесе много натурализма. В конце концов, он решается победить зло. Но чего ему в итоге удается добиться и какой ценой, раскрывать не буду — пусть для зрителей это останется интригой до самого конца.

Кстати, на мой взгляд, получился не совсем моноспектакль, а что-то вроде сторителлинга — монолог от первого лица, история о чём-то потустороннем, непонятном, о муках совести, воплотившихся в некую форму, которая начинает уничтожать самого рассказчика. Если бы я захотел поставить по «Грязнуле» спектакль, то взял бы в него не одного актёра. Например, в оригинале есть страшный фрагмент в больнице — настоящая мистификация, её лучше разыгрывать на несколько человек. Но проект Solo предполагает именно монопоказ. Поэтому больничный эпизод пришлось убрать. Получился монолог на 50 минут, играю его в пространстве блэк-бокса.

Как оцениваешь свой первый моносценический опыт?

На предпремьерном показе поймал себя на мысли, что, оказывается, очень тяжело одному долго держать внимание зрителей, но в этот момент словно подключаются какие-то внутренние ресурсы. Возникла ситуация, когда немного подзабыл текст. Но сообразил, что пьесу никто не знает, и сымпровизировал. (Смеётся.) А когда отыграл и понял, что справился — мне очень понравилось это ощущение. Одна девочка призналась, что весь спектакль просидела, закрыв лицо руками — так ей было страшно. Другие говорили, что никогда теперь не оставят дверь открытой. Всегда интересно, как зрители воспринимают твою работу со стороны.

А ещё «Грязнуля» вдохновил меня на другую идею — хочу теперь поставить собственный моноспектакль под названием «Лёхины рассказы». У меня есть друг Лёха, он очень интересно рассказывает разные истории из жизни. Я подумал, что было бы здорово собрать несколько таких историй — смешных либо грустных, — и объединить их в сценической постановке.

Почему-то сразу вспоминается Довлатов…

Кстати, с удовольствием сыграл бы что-нибудь из рассказов Довлатова на сцене. А режиссёр Борис Цейтлин, когда ставил у нас спектакль «Географ глобус пропил», где я был занят в роли учителя Служкина, говорил, что я мог бы сыграть Довлатова в кино. Но с кино у меня, к сожалению, не складывается. Снимался пока только в каком-то странном фильме в роли инопланетянина, а ещё у Артёма Терёхина в фильме «Днюха».

Тебе никогда не хотелось уйти из театра?

Разве что в кино. А перейти из ТЮЗа в какой-то другой театр — зачем? Меня вообще откровенно бесит, когда уходят коллеги, и приходится кого-то вводить на их роли или, что ещё хуже, спектакль сходит с репертуара. А я любил этот спектакль, мне хотелось выходить в нём на сцену! Так было с «Географом»: если бы я поиграл Служкина еще пару сезонов, мне, наверное, не было бы так жалко расставаться с той работой. С «Пер Гюнтом» было то же самое, и со спектаклями Тимура Насирова и Алексея Крикливого — не наигрался. Хотя с годами я начал понимать, что надо идти дальше и не переживать. Сейчас будет ввод в спектакль Дамира Салимзянова «И грянул гром» на роль Кунара. Мне очень нравится, что здесь всё как бы шутя, иронично, но разговор при этом на серьёзные темы. Было бы жаль раньше времени расстаться с такой работой. У меня там уже была одна потеря: на репетициях лабораторного эскиза играл Отца, а потом выходил в образе Зверя, и был интересный перевёртыш, что эти, казалось бы, взаимоисключающие образы исполняет один и тот же человек. Хотя на самом деле персонажи очень похожи — они испытывают других героев. Но к выпуску спектакля Дамир почему-то решил разделить эти роли на разных актёров, и сейчас Савва Ревич играет Зверя, а я — Отца.

У тебя в репертуаре вообще зачастую то злодеи, то какие-то инфернальные персонажи.

Ну да, вот одного и недосчитался — сняли с роли. (Смеётся.) Но я никогда не напрашиваюсь ни на каких злодеев — просто режиссёры меня почему-то упорно видят именно в таких образах.

А каких ролей тебе самому не хватает?

Сейчас хотел бы поиграть что-то лёгкое, комическое — излишняя серьёзность притомила. Хотя лёгкость характеров комедийных персонажей — понятие условное, в них немало всего намешано. Помню, у меня была любимая работа в «Севильском цирюльнике» — играл противного пастора дона Базиля. Ему свойственны лукавство, обман — он стремится достичь цели за счёт каких-то подлых действий. Принято считать, что актёр — адвокат своих ролей: какого бы негодяя ты не играл, обязательно нужно найти в нём что-то человечное. Так вот, когда начал работать над той ролью, заметил, что во мне самом стали проявляться какие-то нехорошие черты — настолько я примерил на себя характер Базиля. Но это естественное свойство актёрской профессии — пропускать всё через собственную органику. Когда играл королей, их тоже приходилось оправдывать, а среди них встречаются ещё те типы. (Смеётся.) Во время репетиций «Грязнули» пересмотрел множество фильмов ужасов, чтобы увидеть, из чего рождается страх. Когда мы работали над «Окнами в мир» по роману Фредерика Бегбедера, пришлось активно погружаться в события трагедии 11 сентября — посмотрел на ту тему много документалок и художественных фильмов. Что-то пригождается, что-то отпадает в процессе работы. Главное — оставлять потом всё это на сцене.

За 20 лет в театре ты сыграл больше пятидесяти ролей. А с чего всё начиналось, помнишь свою первую роль в ТЮЗе?

Кажется, Охотник в «Красной Шапочке». А, нет — Продавец мороженого в сказке «Волька ибн-Алёша» по мотивам «Старика Хоттабыча» у Леонида Федотенко. Столько лет прошло, уже и не помню! Федотенко был мною недоволен, орал на каждой репетиции — видимо, у меня совершенно ничего тогда не получалось. Я ещё в то время подрабатывал монтировщиком: поставлю спектакль, сыграю, разберу, потом снова поставлю — и так полгода, как белка в колесе, было не до художественных поисков. Да и в сам ТЮЗ попал, скорее, волею случая. Когда мои однокурсники показывались в Норильский Заполярный театр драмы, ещё к тогдашнему главному режиссёру Александру Марковичу Зыкову, я усомнился, что меня могут взять — и не пошёл на показ. В итоге их взяли, а я пролетел. Пробовался после учёбы в Томский ТЮЗ, но и туда не попал. Вернулся в Красноярск, понял, что время уходит, жить мне здесь негде. И пошёл показаться в ТЮЗ, его главным режиссёром тогда был Вячеслав Сорокин. Он ко мне отнёсся довольно скептически, но спасибо Анатолию Петровичу Новосёлову — именно он сказал: «Давайте попробуем, вроде что-то в нём есть». Хотя не знаю, с кем я сам себя мог бы сравнить в те первые мои полгода в театре – был этакий тюха-матюха, ни рыба, ни мясо. (Смеётся.) Вообще не понимал, что делаю в театре, и в институте у меня не было этого понимания. Мне нравились сцендвижение, сценическая речь, успешно делал музыкальные наблюдения — помню, у меня хорошо получался Гарик Сукачёв, изображал его в номере «А я милого узнаю по походке». А что такое актёрское мастерство, вообще не догонял. И вдруг на каком-то спектакле мне понравилось играть: понял, что знаю, что здесь делать, что и как говорить — и мне это доставляет удовольствие! Так с тех пор и пошло-поехало — занят чуть ли ни в каждом спектакле театра.

Хотя, когда начинаю репетировать, совершенно не понимаю, что и как играть, в любой новой работе — уверенность приходит позже. И всё же каждый раз перед выходом на сцену в большой роли до сих пор накатывает страх: а вдруг не справлюсь? Такие спектакли очень пугают, приходиться себя заводить, раскачивать. А потом погружаешься — и только в финале обнаруживаешь себя на поклонах. У меня в детстве была любимая пластинка со сказкой про храброго зайца: он боялся-боялся, а однажды — раз, и перестал бояться. Меня это в те годы очень зацепило, потому что сам многого боялся — темноты, например. И до сих пор иногда думаю: а когда же, Славка, ты перестанешь, наконец, бояться? Увы, думаю, никогда. (Смеётся.) Это страх ответственности — не хочется заставлять зрителей скучать.

А какие были первые большие работы?

Дон Базиль, потом Мальволио в «Двенадцатой ночи» у Александра Каневского. Девять лет назад сыграл Служкина в «Географе» — в том спектакле я вообще на протяжении двух часов не уходил со сцены. А у Андреаса Мерца в «Двенадцатой ночи» играл уже Антонио, а Савва Ревич — Мальволио. Мне вообще очень нравятся небольшие роли: выбежал, зажёг и убежал — кайф! Хотя, может, мне просто везло с режиссёрами, но я вообще не могу назвать ни одной роли, которая бы мне не нравилась. Интересно работать с Романом Феодори — он заряжает своей энергетикой, я понимаю, чего он от меня хочет. А ещё у Романа Николаевича сознательный упор на то, что в театре не должно быть звёзд: сегодня ты король, завтра — подмастерье. Мне импонирует такой подход, он постоянно держит в тонусе: даже если ты выходишь в массовке — всегда нужно быть в хорошей форме.

Знаешь, я вообще не помню у тебя неорганичных ролей — мне кажется, любой образ в тебя попадает идеально.

Просто у меня очень хорошая закалка — когда в ТЮЗ ударила молния, и он длительное время был на ремонте, я работал массовиком-затейником в ночном клубе, где постоянно приходилось играть самых разных персонажей. В «Колорадском папе» еженедельно проходили тематические вечеринки, их сюжеты менялись. В первые два года нас с моим партнёром Сергеем Тисленко публика просто не узнавала. Допустим, в один вечер мы появлялись в образах Равшана и Джамшута из программы «Наша Russia», а в следующий — прапорщика Задова и его сынули из телекомикса «Осторожно, модерн!». Люди приходили через неделю и спрашивали: а где те чуваки, что развлекали нас в прошлый раз? Им отвечали, что мы уволились, мол, на сцене каждую неделю новые артисты. Это была отличная школа по перевоплощению, я как раз только пришёл в театр. А параллельно наш старший товарищ, актёр театра имени Пушкина Володя Пузанов учил нас с Серёгой актёрскому мастерству. Мы восемь месяцев встречались, разговаривали — постепенно погружались в материал, репетировали пьесу Ясмины Резы «Арт». Не спеша выпустили её в Доме актёра, нам очень нравился тот спектакль.

Да, помнится, у тебя в то время ещё была стрижка, а потом ты побрился наголо и из романтичного мальчика перевоплотился в харизматичного мачо.

Что ты, я вовсе не ощущаю себя мачо — до сих пор романтичный парень, хотя и 42 года уже! Вечный романтик. А побрился, потому что вдруг увидел себя в зеркале — ну вылитый Брюс Уиллис! (Смеётся.) А если серьёзно — понял, что мне для большинства ролей волосы совершенно не обязательны. А если нужны, то всё равно для образа приходится использовать парик.

После закрытия «Колорадского папы» у тебя ещё случаются параллельные проекты?

К сожалению, крайне редко. Время от времени играю в «Театре на крыше», но меня перестали туда приглашать — слишком плотно занят у себя в театре. Сейчас Толя Кобельков позвал меня в свой новый спектакль о Чарли Чаплине, но он будет, опять же, на сцене ТЮЗа. С удовольствием участвую в лабораториях — это возможность увидеть, что есть ещё какие-то способы работы с телом, с пространством: кажется, что у тебя всё в мозгах давно закостенело, но приходит новый режиссёр и показывает что-то совершенно неожиданное. Для человека, постоянно работающего в одном месте, это просто глоток свежего воздуха.

Очень важным опытом стала работа над документальным спектаклем «Подросток с правого берега». Я начал искать людей, которые могли бы рассказать интересные житейские истории. Сначала взял интервью у гопника, знакомого парня с физвоса, ему нравилось бить бомжей — просто так, он даже не задумывался, почему он на них нападает. А потом я подумал: почему бы не взять интервью у бомжа и не спросить, часто ли его бьют? Мы с Тисленко поехали на помойку. Нам попался очень интеллигентный бомж, ни разу не сматерился за время разговора. Потом мы рассказывали эти истории в спектакле. И нужно было не просто разговорить человека, а присвоить себе его рассказ, интонации его речи, его пластику.

Если бы ты не стал актёром, в какой профессии мог бы себя представить?

Тут и представлять нечего — вернулся бы в родное село. Я же только со второго раза попал в институт искусств — при первом заходе сделал в сочинении 24 ошибки, а потом ещё заявление на апелляцию написал безграмотно. Правда, несмотря на это, меня всё равно хотели взять вольнослушателем. Но я уже уехал в деревню, поступил в Тасеево в СПТУ на механизатора, отучился восемь месяцев. И когда собирался вновь ехать поступать на театральный факультет, нашему колхозу выделили в аграрном институте одно бюджетное место, при условии, что выпускник потом отработает в колхозе пять лет. Так что, если бы не поступил на актёра, стал бы агрономом. Или краснодеревщиком — люблю вырезать по дереву.

Но ты всё-таки предпочёл театр и ещё десять лет назад говорил, что выбрал его случайно. Как сейчас на это смотришь?

Думаю, что это судьба. Попал туда, где должен быть — неслучайная случайность.
Нужно заниматься тем, что нравится, а если тебе этим удаётся зарабатывать на жизнь — вообще идеальное сочетание.

Что тебе доставляет особенную радость в профессии?

Само присутствие на сцене и аплодисменты — мне этого достаточно.

«Вячеслав Ферапонтов:«Я вечный романтик», Е. Коновалова,«Культура 24», 27.09.2020