Савва Ревич: «Я — местечковый король Лир»
10 февраля 2017
Спектакль Романа Феодори «Биндюжник и Король» — премьера прошлого сезона Красноярского театра юного зрителя — стал событием не только краевого масштаба, но и общероссийского. В этом году он выдвинут театральными экспертами на самую престижную премию страны «Золотую маску» сразу по восьми номинациям. На фестиваль в Москву «Биндюжник и Король» отправится в апреле. А пока мы беседуем с исполнителем главной роли Менделя Крика Саввой Ревичем, одним из самых востребованных актеров театра, любимцем красноярской публики.
— Что Вы почувствовали, когда узнали, что «Биндюжник и Король» — номинант на «Золотую маску», а Вы — претендент на “Лучшую главную мужскую роль”?
— Каких-то особых чувств я не испытал. Даже слегка удивился. Потому что свою работу делаю, не задумываясь о последствиях, положительных или отрицательных. Похвала, конечно, приятна, но головокружения от успеха нет.
— Изучили список номинантов «Маски» по своей позиции, кто будет Вашим соперником?
— Для меня соперничества, зависти в театре не существует. Наоборот, я радуюсь успехам товарищей. Конечно, ничто человеческое актёрам не чуждо: есть в нашей среде и зависть, и ревность к победе другого. Но как только начинаешь завидовать, просчитывать собственный успех, теряешь актёрскую форму и саму суть профессии.
Признание, конечно, нужно. Но я такой человек, который недоволен собой в любой ситуации. Для меня важен не столько мой успех, сколько успех целого спектакля.
— Бабелевский материал Вам понравился?
— То, что мы играем, — не совсем Бабель, это мюзикл, созданный по мотивам его рассказов. Произведения Исаака Бабеля написаны уникальным языком, признаю, что он замечательный автор, но не могу сказать, что на сто процентов мой писатель. Над спектаклем работал целый коллектив людей, которые придумали необычный способ существования героев на сцене, и получилась совершенно другая история, отличная от бабелевского текста и мюзикла Журбина. Мы существуем в особом мире — условном, карикатурно нарисованном.
— Лично для Вас о чём этот спектакль?
— Сейчас многие говорят, что «Биндюжник» — история о смене поколений, эпох. Возможно, что так и есть. Лично для меня «Биндюжник» — это история местечкового короля Лира. Я рассказываю о трагедии человека, который имел всё, чувствовал свою силу и вдруг незаметно для него наступили другие предлагаемые обстоятельства жизни. Он это ощущает интуитивно, но не может понять, когда и как всё случилось, почему он потерял контроль. Так нередко бывает в жизни.
— Кто-то является адептом системы Станиславского, кто-то проповедует театр Мейерхольда, и так далее. А Вы какой театральной веры?
— Когда-то гениального актера Аль Пачино спросили: «Вы родом из Голливуда?» «Нет, я вышел из Станиславского», — ответил он. Он учился у Ли Страсберга, который привнёс в американскую культуру методы Станиславского. Мы все, по крайней мере русские артисты, происходим из Станиславского. Но его действенный анализ роли и пьесы не единственный метод работы над материалом, поэтому существуют и другие школы. Я учился в Красноярском институте искусств в 80-х годах, нам давали основы как психологического, так и игрового театра. Я не чувствую между этими направлениями противоречия, для меня одно органично дополняет другое. Нельзя рассмешить публику, просто падая и делая кульбиты. Если у тебя нет внутренней обоснованной линии того, что ты делаешь, ты просто будешь выглядеть идиотом.
Приведу пример. Есть такой спектакль «Снежное шоу» Славы Полунина — гениальная вещь. Я смотрел спектакль вживую, в Нью-Йорке, и для меня это стало настоящим потрясением. С одной стороны, там есть простота, клоунада, и в то же время психологизм. Люди не только смеются, но и плачут. Полунин — в клоунском гриме, его лица по большому счету не видно, но когда он начинает выходить из-за кулис, то зал сразу накрывает сумасшедшая энергетика. Это высший пилотаж, метафизический уровень: всё, что происходит на сцене, рождает в твоей душе колоссальные фантазии, эмоции. Для меня это не смешное шоу, а грустное и даже страшное. Особенно остро спектакль воспринимается, когда находишься в чужой стране, по другую сторону океана. Чемодан, шарик, отъезд — твоё сердце рвётся, всё переворачивается внутри… Поэтому я считаю себя актёром и психологического театра, и игрового.
— Жана Габена как-то спросили: «Как вы сыграли смерть сына? У вас был такой взгляд… Вы на самом деле проживали трагедию?» «Нет, — ответил он. — На самом деле я считал про себя до десяти». Когда Вы играете трагедию, вы её переживаете или считаете до десяти?
— Конечно, Габен красиво сказал, но мне кажется, что в этом есть доля иронии. Чтобы так молчать, нужно изначально иметь что-то внутри. В любой роли, будь то комедия, фарс, психологическая драма, я всё же пытаюсь прожить роль в предлагаемых обстоятельствах. Не считаю ни до десяти, ни до пятидесяти, а существую в энергетическом поле спектакля. На сцене я сосредоточен на том, что и как делаю. Особенно в «Биндюжнике», так как с технической точки зрения это очень сложный спектакль — мы поём, работаем в гарнитуре, у нас особые задачи по сценографии и так далее.
— То есть подмигнуть кому-то в зале Вы не можете?
— Никогда. Даже работая в спектакле, где подразумевается общение напрямую со зрителем, я не вижу отдельных лиц в зале, только ощущаю. Впрямую на конкретного зрителя никогда не смотрю, хотя знаю актёров, которые блестяще владеют данной техникой, общаются глаза в глаза… Но мне кажется, что это опасно: ты можешь выпасть из общего контекста, уйти от условного театра в конкретный, в результате которого спектакль превратится в лекцию.
— Вы уехали из России в Америку в начале 90-х. Тринадцать лет существовали вне актёрской профессии, а потом вернулись в неё, как будто и не было большого перерыва. Уезжая, Вы понимали, что не будете играть и зарабатывать на жизнь актёрством?
— Конечно. Хотя решение об отъезде далось мне не просто, но и в России я не видел смысла в тот момент оставаться: всё разваливалось, включая театр. Я понимал, что в Америке без знания языка играть на сцене или в кино невозможно. Хотя у меня был опыт участия в театральном русско-американском проекте по произведениям Шекспира, Чехова, Теннесси Уильямса, с участием Елены Соловей. Но на это не проживёшь — у тебя должна быть постоянная работа, которая приносит доход. Я много чего перепробовал, всё шло хорошо. Но в какой-то момент понял, а мне уже было сорок лет, что очень хочу поиграть на русской сцене, на родном языке. К этому прибавились причины внутреннего характера, и я вернулся домой.
— Нашли ли здесь русский театр, который искали?
— Через тринадцать лет я вернулся уже в другую театральную Россию. Тогда мне показалось немного странным, что страна, которая всегда славилась своей театральной школой, вдруг стала её стесняться и заимствовать всё у Запада. Почему это произошло, до сих пор не могу понять. В культуре Запада нет ничего плохого, но для них она естественна, а для нас — инородна, поэтому и результат получается какой-то натужный, а спектакли похожи один на другой. Мы жили и живём в других экономических, политических и социальных условиях, мыслим и чувствуем по-другому. Мне кажется, что такое примитивное заимствование способствует не развитию театра, а, наоборот, регрессу. Печально от того, что порой мы сужаем смыслы и рамки. В России театр всегда был больше, чем развлечение, способ хорошо провести время. Мне хочется, чтобы русский театр к этому вернулся.
— Согласны ли с тем, что театр — это дом, большая семья?
— Нет, я в это не верю. Семья — это семья, а театр — место единения для творчества, где создается иллюзия дома. Это большой, но красивый обман. Мы, разные, собираемся здесь для того, чтобы выйти из быта, какой-то своей действительности и явить миру нечто такое, чтобы зритель сказал: «Это потрясающе, что-то божественное!» Именно в этом сила театра, его предназначение.
Досье
Савва Ревич родился в Абакане. В 1985 году окончил Красноярский институт искусств. Работал в театрах Комсомольска-на-Амуре, Кинешмы, Вышнего Волочка, Абакана. В 1991—2004 гг. жил и работал в США. С 2008 года — в Красноярском ТЮЗе. Многократный лауреат премии «Хрустальная маска» красноярского фестиваля «Театральная весна». В 2016 году Ревич получил «Хрустальную маску» за лучшую мужскую роль в спектакле «Биндюжник и Король».
Фото: Александр Сахариленко
разработка ПО сайта
