Сад расходящихся тропов

25 сентября 2019

Начало учебного года красноярским детям смягчил фестиваль «Театральный синдром. Детский мир».

Фонд Михаила Прохорова и Красноярский ТЮЗ совместили свои усилия и свои ежегодные фестивали, собрав один – грандиозный. Минкульт края поддержал фестиваль, а Союз театральных деятелей приурочил к фестивалю свой форум «Колесо» и привез в город руководителей ТЮЗов со всей страны.

Общими усилиями со 2 по 11 сентября театр наводнил город, заполнил театральные дома, выплеснулся на улицы, площади, артисты пришли в школьные спортзалы, а зрители оккупировали сцену.

Дети – смотрели театр, сидя в зале и на плечах у родителей на площадях, делали театр своими руками, отталкиваясь от театра, обсуждали историю страны, вместе с театром меняли реальность.

Тем временем директора и худруки выбирали проекты на «АРТ-маркете», чтобы развить их в своих театрах, вместе с критиками обсуждали спектакли Красноярского ТЮЗа и дискутировали, каким вообще должен быть театр для детей.

И я там была. Вела дискуссию, смотрела спектакли, проводила школу театральной критики для блогеров, слушала, как театр обсуждают дети – и укреплялась в уверенности: у сцены для детей в России выдающийся зритель. Да и сама эта сцена – не маргинальная область театра, как думают по старинке. Наоборот: в театре для детей сегодня обострены вопросы, важные для современного театра в целом.

Что было

Но по порядку. Фонд Михаила Прохорова собрал для Красноярска коллекцию такого театра для детей, у которого поучиться театру для взрослых. Этот театр преимущественно камерный. Настроен на детское восприятие, богатое и свободное от догм, потому он возвращает свежесть восприятия сидящим рядом с ними взрослым.

В основе актуального театра для детей проза западных писательниц, популярная сегодня у просвещенных родителей. Повесть американки Кейт ди Камилло о кролике Эдварде вышла в Российском молодежном театре. Рассказ немки Андреа Софи Яннуш «Меня зовут Лёк» идет в Пермском театре кукол. Книжку итальянки Анджелы Нанетти «Мой дедушка был вишней» инсценировали в питерском БТК, а «Цацики идет в школу» шведки Мони Нильсон-Брэнстрем – в Хабаровском ТЮЗе. Гастроли этих спектаклей легли в основу фестиваля.

Книги для детей покупают родители, они же их и читают. За что любят прозу современных западных писательниц? Видимо, за возможность родителям вспомнить детство, вернуться в детство – и говорить со своими детьми на равных, не свысока. Говорить о разном, в том числе о страшном – например, о смерти. Эта проза, что называется, школа для родителей.

Режиссеры

За это, вероятно, западную детскую прозу любят и режиссеры. Давайте отпразднуем: у нас сформировалось поколение режиссеров, которое присягнуло театру для детей. Для кого это не нижняя ступень карьерной лестницы, а театр во всей его полноте. Среди них Иван Пачин – режиссер частного театра для детей ТО9, работавший по приглашению БТК, и петербурженка Юлия Каландаришвили, поехавшая ставить «Цацики» в Хабаровск. Рузанна Мовсесян, которая много лет работает в РАМТе, и выдающийся режиссер театра кукол Александр Янушкевич, поставивший в Пермском театре кукол историю мотылька (вы не ослышались: великий – про мотылька). И «ахеец» Яна Тумина, чья «Комната Герды» из питерского «Особняка» открывала фестиваль. Этих режиссеров уже не перечесть. Их спектакли развивают, что называется, щупальца восприятия – живые у детей и косные у взрослых.

Посмотрите на фотографию Красноярского ТЮЗа: из здания наружу тянутся зеленые щупальца. Их автор Даниил Ахмедов говорит, что это ноги осьминога. Но ноги – те же щупальца. Считаю, Ахмедов зримо выразил тему фестиваля: театр преодолевает свои границы и развивает восприятие.

Сцена – город

Тридцать пять тысяч горожан наводнили площади Красноярска и дороги по оба берега Енисея, когда там играли уличные театры. Наверняка большинство из них не ходоки в театр (в среднем по стране только четыре процента населения – зрители). «Мимо Крокодил» и «Небесная карусель» из Питера, RemueMenage из Франции вывели на улицу лунных жителей, людей-птиц, людей, управляющих птицами, светящимися медузами, рыбами.

Феодори с Ахмедовым (худрук и главный художник ТЮЗа) наблюдали французский парад и перешептывались, что из их спектаклей можно собрать полдюжины уличных парадов, и строили планы на следующую осень. Поживем – увидим.

Тем временем петербуржцы, для которых уличный театр дело жизни, работали на площадях днем, а французы – поздним вечером. Я с опаской наблюдала, как начинается французский парад на площади у ТЮЗа. На улице остановили автомобильное движение, погасили фонари, и огромная толпа устрашающе гудела в кромешной тьме. Вдруг у фонтана в центре площади зародилась музыка, поднялись в воздух огромные светящиеся птицы, зашевелилась толпа – и когда птицы поплыли по улице, город вдруг пережил волшебную метаморфозу. Люди запрокинули головы, на одном уровне в воздухе плыли птицы и дети у отцов на плечах, мы будто стали одной вольной стаей, плывущей во тьме из никуда в никуда, без цели и без спешки.

Наутро я шла улицей Вавилова, когда уже ничто не напоминало о вчерашнем шоу. Люди смотрели не в небо, а под ноги. Тек поток автобусов и автомобилей. Но, стоило закрыть глаза, и я видела небо во власти неспешных птиц. Какой Красноярск более подлинный? Бог весть.

Сцена – воображение

Отношения театра и реальности – предмет многолетнего исследования Красноярского ТЮЗа. Отражает он ее, формирует, может ли он ее изменять, и если да, то как? Роман Феодори и его сподвижники показали разные подходы.

Подход к театру как процессу познания демонстрирует Тимур Шарафутдинов. Он перевел на язык образов метаморфозы воды и создал для ползунков эпопею о похождениях воды – эталонный, то есть бесконфликтный и контактный – бэби-спектакль «Вода. Лед. Облако». Воду, пар и лед можно было и пощупать, и представить.

Другой подход – фантастическая реальность. На этом поле театр в целом проиграл кино, но – не Красноярский ТЮЗ. Феодори и Ахмедов инсценировали первую часть «Хроник Нарнии». Для обзора фестиваля достаточно сказать о «Племяннике Чародея», что это музыкально-драматический спектакль с мощным визуальным языком. Но сказать так – значит, ничего не сказать.

Вспоминаю: вот торжественный Фавн ступает между зрителей, и звук его горна пробуждает черный провал сцены. Вот женщина в полосе света совершает переход из пустоты в пустоту, вслед за ней прорастает трава. В пути она беременеет новым миром. Обыденная реальность трещит по швам, со сценического портала осыпается лепнина. Говорящая лошадь несет детей над ландшафтами, сменяя по пути усталые крылья: дети летят в Нарнию. Эту страну в воображении героя творит его умершая мать. Тоска по ней ведет его прочь из реального мира в вымышленный, где изначально нет зла и нет смерти. Парад фантастических существ сменяется тихой камерной сценой, она разрешается шоу, каскад аттракционов не теряет энергии, и главное – набирает глубину.

Вопрос: побег из реальности – это ли театр детей? Уточню: от чего и куда бегут дети?

Сцена – проблема

У Феодори и Ахмедова талант большой сцены. Но в целом эта сцена – сложная задача и проблема театра для детей. Типичный ТЮЗ, доставшийся в наследство российскому театру от советского – огромное здание на сотни зрителей, рассадник иерархий всех мастей: публика подчинена спектаклю, спектакль подчинен режиссеру, режиссер – дидактическому материалу, зрители подчинены между собой. Тогда как современный театр для детей – скорее, камерный доверительный разговор на равных.

Обозначив большую сцену как задачу и проблему, Красноярский ТЮЗ учредил и провел «АРТ-маркет» – конкурс проектов для большой сцены и маленьких зрителей; создатели – со всей страны, адресат – театры страны. Более того, освоение большой сцены российским театром Красноярский ТЮЗ мыслит своей миссией: из собственных заработанных средств он выделил три гранта по полмиллиона рублей для проектов, которые театры страны доведут до зрителя.

(Марина Шимадина написала подробно в блоге журнала Театр.)

Быть или изображать

Другая дефицитная область театра для детей – театр для подростков. Придя в Красноярский ТЮЗ семь лет назад, Феодори захватил эту аудиторию документальным «Подростком с правого берега». В «Наташиной мечте» он вывел на сцену молодых уличных артистов. В «Правописании» актеры на сцене играли пьесы самих подростков – успешных и тех, кому меньше повезло: они живут в детских домах или скованны болезнью. Все это происходило на большой сцене. Тогдашние подростки теперь смотрят на этой сцене экзистенциальных «Мух» по Сартру.

Новый виток театра для подростков начался недавно, когда Феодори пригласил в театр молодое поколение режиссеров. Никита Бетехтин стал штатным режиссером и ищет новый язык для разговора с молодым человеком. Он пишет несколькими красками, но сильно и вдохновенно. В его «комиксе» «Оливере Твисте» на большой сцене ТЮЗа среди масок – легких на подъем злодеев – бездействует единственное живое лицо – мальчик, неспособный на зло. Это классика.

В камерном пространстве Бетехтин говорит с подростком языком современной пьесы. В центре его спектакля «Мама, мне оторвало руку» по пьесе Марии Конторович живая, ищущая себя Маша (то, как выразительная Елена Кайзер в первой сцене входит в образ, мы в Школе критики разбирали по мгновениям). Она действует среди глянцевых, оформленных сверстников и сатиновых взрослых, конченых уродов. Действует себе во зло – чтобы состояться.

Георгий Сурков поставил на малой сцене другую российскую пьесу – «Всем, кого касается» Даны Сидерос. В ней школьная травля трактована как ксенофобия, а чужаком может оказаться каждый, кто недостаточно сер – особый человек, либеральная учительница, влюбленный во взрослую женщину школьник, вундеркинд. По поводу других спектаклей фестивальные гости спорили и кривились, но этот приняли безоговорочно.

Для меня вопрос – должен ли театр говорить о том, что интересно подросткам – о будущем мире или о мирах вымышленных, где герои, как в «Хрониках Нарнии», преодолевают зло, время и пространство. Или он должен говорить о реальных проблемах подростков. А, может быть, он найдет способ предоставить голос самому подростку?

Современную российскую пьесу о подростках по преимуществу пишут молодые женщины – видимо, опыт угнетения ставит их вровень с бесправным подростком. У старшеклассников нет и такого преимущества: писать пьесы и таким образом быть услышанным. В каких отношениях находится подросток и театр: взрослые описывают подростков, якобы понимая их боль и ненависть, другие взрослые выходят на сцену притворяться подростками.

Обе работы Красноярского ТЮЗа – и Суркова, и Бетехтина – обладают мощным достоинством в ряду таких спектаклей: это актеры, которые не притворяются. Они играют взрослых в обстоятельствах подростков. Но вопрос остается: может ли театр не отражать, а предоставить сцену человеку, у которого нет голоса в обществе и культуре?

Сцена – спортзал

«По приколу! Кто решает, что смешно?» – спектакль, в котором зритель-подросток получает и право голоса, и право выбора. Это работа ТЮЗа и команды берлинского театра Strahl о школьной травле. Гости фестиваля увидели премьеру на камерной сцене, но уже на следующий день его играли в школьном спортзале. В школах он и будет далее идти.

Как это было. Актеры представились публике и рассказали, кого они будут играть. История о травле «ботана» вела к его самоубийству. Когда он был на краю жизни и смерти, ведущая остановила действие. И предложила сыграть историю заново – но с тем условием, что зрители будут останавливать действие в моменты, когда ход событий можно изменить. Школьники хлопали и кричали «стоп!», выходили на сцену играть вместо артистов или подсказывали им реплики. И события повернулись иначе: ко всеобщему облегчению заводила травли вынужден был уйти из школы.

Вообще-то в этой истории травлю подогрела, сама того не зная, учительница физкультуры. Но когда прозвучала ее обесценивающая шутка, в зале никто не крикнул «стоп!» – ни ученики, ни учителя. Это диагноз. И не только нашему обществу. Режиссер спектакля Кристиан Гизе говорит, что в берлинских школах та же реакция: подросток добровольно признает за взрослым человеком право на несправедливость. И устанавливает справедливость в собственной страте. Но все же спектакль проблематизирует отношения между взрослым и подростком – считаю, это важное достижение.

Сцена – детям

Самая сложная область в театре для детей – опера, традиционно доступная избранным. На фестивале открыли портал в оперу. И прямиком на сцену. Это сделал спектакль Наталии Анастасьевой «Путешествие волшебной флейты». Она собрала в Красноярском театре оперы и балета на сцене солистов, музыкантов, детей из оперной студии, и обычных школьников.

Наталия Анастасьева – создательница и руководитель «Маленького мирового театра» – известна в Москве постановками экспериментальной академической музыки. Но она еще и великий просветитель. Под ее предводительством школьники, загодя готовясь к спектаклю, сделали реквизит, а в спектакле использовали его, включаясь в действие. Солисты и музыканты исполняли арии то на немецком, то на русском, переходя на диалоги, попутно шутя с дирижером и объясняя, что к чему в опере Моцарта и кто такие масоны. А большой детский хор, сидящий на полу вокруг игровой площадки, вдохновенно пел хоры и комментировал действие.

Спектакль, похожий на домашний театр, который включает всех домочадцев, вне зависимости от возраста и умений, одновременно и демистифицирует оперу, и соблазняет ею.

Зал – артистам

Самый радикальный опыт пересмотра отношений «театр-зритель» из программы фестиваля – «Спектакля нет». Это, скажем так, полимодальное ревю – режиссерская работа хореографа и знатока перформативных практик Александра Андрияшкина.

Обе известные стратегии отношений – традиционное воздействие и альтернативное взаимодействие – он и артисты поставили под сомнение и высмеяли. Мы увидели сеанс разоблачения психологического реализма, альтернативную историю театра, пародии на интерпретацию как работу по упрощению всего, актрису прямо в зале тошнило чеховским текстом, нам задавали вопросы и сподвигали проявлять позицию, мы тянули руки вверх – и тогда нас одергивали, мол, этот интерактив – та же имитация, что и драмтеатр, в действительности нам нет до вас дела.

Вместе с Андрияшкиным театр искал третий путь – путь театра, который не внушает зрителю смысл, не принуждает к активности, но оставляет в одиночестве с самим собой. Каждый из нас «несет свой флаг», то есть свой одинокий смысл. В финале сцену, откуда обычно нам сообщается, что есть человек и каково его место в мире, вместо актеров заполняют флаги всех мастей. А зрители с артистами тем временем пляшут в зале.

Зритель – критик

Фестиваль дал повод поговорить, и разговоры шли в разных аудиториях. Татьяна Климова, один из ведущих профессионалов педагогики искусства, трижды обсуждала с детьми «Детей ворона». Спектакль Екатерины Корабельник по повести Юлии Яковлевой о Великом терроре в off-программе показал Центр имени Мейерхольда из Москвы. Татьяна Климова применила метод безоценочного коллективного интервью, когда сперва спектакль припоминают в деталях, потом вспоминают свои чувства, анализируют их, потом язык спектакля, затем только его содержание. Как арт-директор Центра Мейерхольда, я слушала во все уши. И увидела в спектакле то, чего прежде не замечала и не понимала – спасибо Татьяне и детям, приметливым, глубоко чувствующим и тонким аналитикам.

Со взрослой аудиторией о театре говорила я сама. Театр объявил призыв на короткий курс критики для блогеров в Красноярске, и мы получили полсотни анкет не только из города, но со всего Красноярского края. Фанаты театра собирались на фестиваль и хотели не только смотреть, но и говорить о театре. Мы выбрали 25 человек и работали с ними неделю с утра до ночи. Смотрели спектакли, развивали те самые щупальца восприятия (мастер-класс Татьяны Климовой), различали способы актерского существования (под началом Никиты Бетехтина исполняли актерские задачи и различали перформанс от игры), учились интерпретировать (вместе с Романом Феодори разбирали «Хроники Нарнии»), переводили язык сцены в литературу, подбирали слова, сверяли свой лексикон с лексиконом официальной критики.

Тем временем профессиональные критики высказывали свои суждения в присутствии создателей и фестивальных гостей. Этот новый способ существования театральной критики – живой разговор с создателями – популярен сегодня, когда культурные медиа исчезают вместе с ледниками. Но этот видится очень проблемным. Вынужденные формулировать тотчас же после спектакля, не успев пережить и подумать, даже опытные и талантливые критики выглядят в театре слабым звеном. После детских дискуссий слушать «суждения» нестерпимо. Что тут скажешь: театр ищет новые стратегии взаимодействия со своей аудиторией и обходится без официальной критики. Тем временем критик ищет новое место действия.

Сцена – индустрия

Дискуссия о путях театра для детей собрала полсотни директоров, режиссеров, тех самых критиков, кураторов, чиновников. Меня пригласили модерировать разговор, и я предложила наиболее неиерархичный способ, на мой взгляд – интенсивный шеринг под названием «мировое кафе», или worldcafe.

Полагаю, нет никого, кто мог бы сообщить собранию, куда идти театру для детей. Нет одного пути, их множество. Но индустрия – одна. Как ее можно развернуть в разных направлениях? И что нас, при всех различиях, объединяет? Мы разбились на шесть столиков, за каждым из которых говорили об одном из аспектов, и каждые четверть часа участники меняли дислокацию. А ответственный за столик фокусировал коллективный разум на своем вопросе. И потом сделал доклад.

Министр культуры края Аркадий Зинов, придя в наше кафе в штатском и тихо сев в уголок, внимательно слушал наш шумный форум. Алексей Гончаренко из Союза театральных деятелей говорил о художественных задачах ТЮЗа и составил каталог источников новых пьес. Анна Шавгарова из Хабаровского ТЮЗа – о его территориальной ответственности. Режиссер Георгий Сурков – об ответственности социальной, и так далее. В разговоре принимала участие команда театра Strahl, и руководитель его Вольфганг Штюссель рассказал, например, что в Германии гонорар режиссера на треть меньше обычного, если он ставит в театре для детей – таков статус этой работы.

Но главным образом говорили о миссии театра для детей. Деятельница музыкального театра из Красноярска предложила подобрать для ТЮЗа ключевое слово из перечня: «учитель», «пастырь», что-то еще гремучее. «Произнесите мысленно ключевое слово!» – взывала она. Все прятали от нее глаза. И тогда Вольфганг признался, что лично им движет идея «развлекать, развивая». Тут все облегченно закивали головами.

Интернет-журнал «Недоросль», Елена Ковальская, сентябрь 2019