Рыба карась – игра началась

18 ноября 2020

«Хлебзавод». А. Олейников.
Красноярский ТЮЗ.
Режиссер Никита Бетехтин, художник Денис Сазонов.

В конце 1990-х на каком-то канале показывали сериал для подростков «Боишься ли ты темноты?». Там школьники раз в неделю собирались в лесу у костра и рассказывали друг другу страшилки. В каждой серии была какая-нибудь история: про комнату страха, призраков в заброшенном доме, жутких клоунов, оживающих кукол и т. д. Пьеса Алексея Олейникова «Хлебзавод», впервые прочитанная на «Любимовке» два года назад, тоже состоит из страшных историй. Это серия монологов в стихах от лица героев-подростков, которые, как мы узнаем в финале, поехали классом на экскурсию на хлебзавод. В каждой истории они говорят о своих страхах, но не каких-то фантастических, типа призраков или зомби, а о повседневных, с которыми им пришлось столкнуться в детстве, — эти страхи продолжают их преследовать, настигают снова и снова.

Промо спектакля.
Фото — Фрол Подлесный.

Чтобы у зрителей не оставалось вопроса «при чем тут хлебзавод?», Никита Бетехтин создал в спектакле рамку, закольцевал композицию, и про экскурсию школьников мы узнаем в начале спектакля. Возможно, этими историями они делятся друг с другом по дороге, но, может быть, они собрались в каком-то заброшенном цехе, подходящем для того, чтобы рассказывать страшилки. Где именно происходит действие, сказать сложно, здесь можно фантазировать, придумывать обстоятельства. На небольшой сценической площадке над прямоугольной платформой в центре висит конструкция из розовых шаров разного размера. Она напоминает слепленные вместе пузыри жвачки или какое-то нетвердое вещество (вероятно, тесто), перетянутое, передавленное нитями или прутьями (художник Денис Сазонов). Иногда на эти шары проецируются лица актеров, и вся конструкция превращается в странное, страшное существо, которое смотрит прямо перед собой, смотрит на тебя, сидящего в зрительном зале, хочет тебе что-то сказать. Возможно, оно хочет попросить о помощи, чтобы освободить людей, застрявших в этом тесте, но ничего не говорит, только смотрит. По обеим сторонам от этой конструкции появляются актеры: слева — около решетки из светодиодных ламп, расположенных друг над другом, справа — около устройства, похожего на вентилятор или мельницу. Кажется, оно должно затягивать, разрезать и перемалывать всех, кто рискнет встать рядом.

Промо спектакля.
Фото — Фрол Подлесный.

Каждому персонажу в спектакле придуман такой образ, через который понятно, что все они делятся не историями из прошлого, даже когда говорят о детстве, а рассказывают о том, что переживают сейчас. В общем-то, это такой страшный класс (мертвый класс?), в котором кроме учеников явно присутствуют их кошмары. Эти герои всегда носят свои страхи с собой, не могут от них избавиться и сами же эти страхи воплощают. Например, Ярик — мальчик с кроваво-красным лицом (Роман Ретунский) — рассказывает про то, как нашел видеокамеру с записью, где парень летит с высоты и разбивается. Этот герой говорит за себя и своих друзей, в нем живет несколько личностей, одна из них пугает — говорит заговорщически, так, как принято рассказывать страшные истории, а другая, спрятанная где-то в глубине — боится, поскольку сталкивается с тем, чего не может понять. Пекарская — в коротком наряде, строгая, прямая, с ломаными движениями (Екатерина Подлесная) — говорит про девочку и мальчика (они здесь же, на противоположной стороне сцены): «У мальчика стрижка-ежик, / Бойцовский размах плеч. / Ты думаешь, он сумеет / Тебя от всего уберечь?» — и по тому, что она похожа на куклу Барби, и живого, естественного в ней ничего не осталось, понятно, что никто никого уберечь не сможет. Зернов (Салман Джумагазиев) смотрит вокруг взглядом застывших глаз с черными-черными зрачками, нарисованными на веках, а потом вдруг открывает глаза, словно просыпаясь от страшного сна, в котором он когда-то давным-давно спрятался от мира под парту, а потом врос в нее всем телом, не желая покидать убежища.

Промо спектакля.
Фото — Фрол Подлесный.

Спектакли Бетехтина часто выстраиваются геометрически. Геометрия, как правило, задается траекторией движений и мизансценами, в которых работают актеры. В «Хлебзаводе» тоже есть геометрия, хотя и не такая явная, как, например, в спектакле «Рождество» в московском Центре имени Вс. Мейерхольда, где персонажи перемещаются по клеткам огромного кроссворда и пытаются из него выбраться. В «Хлебзаводе» герои либо оказываются с одной стороны площадки, либо выходят по обеим ее сторонам, то есть обозначают точки, через которые проходят прямые линии. Даже если на сцене находятся несколько человек, они, как правило, существуют автономно друг от друга. Только в одном эпизоде между сторонами происходит взаимодействие, когда Мякинина и Дрожженко рассказывают про новогодний утренник, от которого они ждали много-много радости, но найти ее им не удалось. В спектакле Бетехтина эта история превращается в историю про насилие: Дрожженко (Юрий Киценко) в маске, как у палача или дровосека (а здесь это одно и то же), пытается поймать Мякинину (Татьяна Скрябина), которая выходит на сцену с табличкой «Cristmas tree»: палач наступает на девочку, пугает ее, заставляет кричать от страха.

Страх — это то, что преследует, не дает жить, но и то, что формирует, складывается в опыт, делает личность индивидуальной. Режиссер предлагает подросткам разговор на языке образов, которые считываются через поэтический текст и визуальное воплощение. Он приглашает зрителей вступить в игру и не только попробовать найти свое место в этих историях, но и поделиться собственными страхами. Перед началом спектакля в зрительском фойе можно в Телеграме пообщаться с ботом: услышать истории, которые рассказали зрители, пришедшие до тебя, и записать свои. И важно, что как бы к твоим страхам ни относились другие, как бы ни успокаивали тебя или, наоборот, как бы ни смеялись над ними, здесь никто от тебя не отмахнется, потому что театру важен зритель, с которым он знакомится на каждом показе.

Промо спектакля.
Фото — Фрол Подлесный.

Здесь же, в фойе, перед спектаклем можно рассмотреть баннеры с женщинами в белых халатах и поварских колпаках: они стоят около конвейеров с сушками или хлебом, лица зачеркнуты черными чернилами. А на видео — одинаковые круглые булки слетают с конвейера на большой металлический поднос, и это завораживает, потому что они идеальны. В такой идеальный хлеб, в красивых румяных детей, должны превратиться герои спектакля, когда попадают на хлебзавод: «А тесто навстречу как поперло, / Засосало ноги, подступило к горлу, / Захлестнуло и потащило в тьму, / Влажную, безглазую, липкую…» — и от усталости от своих кошмаров они не могут сопротивляться. Здесь они должны отказаться от себя прежних, избавиться от детских страхов и превратиться в новых, одинаковых прекрасных людей. Но если отказ от индивидуального и есть взросление, то в таком случае лучше уж никогда не взрослеть.