Роман Феодори
19 апреля 2016
Мы все знаем, что это спектакль Даниила Ахмедова. Даниил – человек с богатой фантазией и воображением. Давно было понятно, что ему нужно реализовать свои мысли, мечты, сны, и, скажу больше, свой внутренний космос. И сделать это нужно было полностью самостоятельно, в отдельном проекте. Таким проектом для него и стал спектакль «Алиsa». Будучи по первому образованию лингвистом-переводчиком, владея английским языком и впитав любовь к стилю Льюису Кэрроллу с первых строк, Даниил берет «Алису в стране чудес» Кэрролла – литературу слова и смысла – и переводит ее в язык театрального художника, где нет ни единого слова. Мне было очень интересно понаблюдать, как художник, который понимает и чувствует слово, предложит нам вариант, при котором зритель должен будет сам считать мир Кэрролла. На мой взгляд, это получилось на сто процентов. Когда я смотрю «Алиsу», я равнозначно чувствую и мир Кэрролла, и мир Даниила Ахмедова. Это потрясающе.
Как долго шла подготовка спектакля?
Художник готовился к этой работе года полтора, готовил фотографии, мысли, макеты. После этого пошел в логово к артистам. До этого ему приходилось работать только с постановочными цехами, художником по свету, хореографами и композиторами. Но для этой постановки он остался один на один с театром на три месяца. Сложность заключалась в том, что он работал, во-первых, как режиссер-постановщик, контактирующий с хореографом, композитором, художником по свету, во-вторых, как сценограф, контактирующий с плотницким, пошивочным, столярным цехами, в-третьих, как художник по костюмам, который должен миллион часов проводить за выбором ткани, придумыванием раскроев и конечными примерками.
Потеряли человека на три месяца…
Именно так. Но я уверен, что для него это стало невероятным опытом. Даниилу и команде удалось добиться потрясающего результата. В спектакле есть части, от которых я сам был в шоке: я и не подозревал, что у меня артисты могут существовать в такой легкости, выдерживая столь зыбкие грани: тонкий юмор, а не КВН; достойный интерактив, а не подыгрывание зрителям. Даниилу, хоть он и новичок в режиссуре, все это удалось. Это гордость для театра. Мы все с нетерпением ждем его следующего проекта, который театр ему уже предложил.
Мое заочное знакомство с «Алиsой» началась в октябре прошлого года, когда друг из Красноярска рассказал о том, что в местном ТЮЗе вышел шедевр и, если этот спектакль приедет в Москву, нужно скорее бронировать билеты. А потом Елена Ковальская в рассказе о визуальном театре отметила, что яркий пример этого жанра у нас – как раз «Алиsa».
Приятно, что слава так распространяется (улыбается). Это, действительно, визуальный театр. Мы с Даниилом давно пытаемся исследовать этот жанр, хоть он и не российский, а в большей мере европейский. Это жанр, которым серьезно занимается Робер Лепаж, Филипп Жанти, Роберт Уилсон, отчасти Ромео Кастеллучи. И нас часто обвиняют в том, что мы занимаемся не тем, чем должен заниматься русский театр. В этом причина, почему в нашей стране не так много людей движется в сторону визуального жанра.
Да, ваши работы, особенно «Алиsу» и «Снежную королеву» по своей зрелищности часто сравнивают с театром Роберта Уилсона, шоу Славы Полунина. Это оттого, что у нас не знают никого другого?
Мне кажется, что люди, которые сравнивают, не всегда знают, как глубок этот жанр. Обычно все заканчивается там же, где и начинается: на Уилсоне, порой – на Цирке дю Солей или Жанти. Лепажа припоминают реже. Но правда в том, что помимо этих трех-четырех фамилий есть еще миллиард людей, на работы которых мы опираемся даже больше, чем на этих признанных мастеров. Да, вы правы, у нас не очень хорошо исследуют этот жанр. Пожалуй, кроме Дины Годер, которая серьезно занимается этой темой, больше никто глубоко не включается.
Но работы европейских мастеров в итоге влияют на ваши визуальные постановки?
Понимаете, ты не можешь идти ходами, не тобой сочиненными. Конечно, есть то, что нам очень нравится и что хотелось бы попробовать перенести на собственную сцену. Но, в любом случае, мы делаем визуальный театр в России, с российскими артистами, с нашей школой и драматургией, с нашими зрителями. Поэтому на европейские примеры мы можем смотреть только со стороны, возможно, для вдохновения.
Мы иногда пытаемся столкнуть несочетаемые вещи для того, чтобы родить новый смысл. Яркий пример тому наша новая работа: «Биндюжник и король» – одесская бытовая история. Очень бытовая и очень фактурная. А мы попытались решить ее в визуальном ключе, соединить ее с абсолютно холодной картинкой, убрать все лишнее, оставить только музыкальную составляющую. Сочетая то, что вначале кажется несочетаемым, вдруг находишь удивительные вещи, работающие на твою мысль.
В одном из интервью, посвященных «Алиsе» вы сказали, что стараетесь делать спектакли многослойными, как пирог, чтобы зритель любого возраста нашел свой смысл. И малыш, и студент, и взрослый. Слой для какой аудитории испечь сложнее всего?
Эта система слоеных пирогов, на мой взгляд, должна подходить любому детскому спектаклю. Многие серьезные критики говорят, что «Алиsa» совсем не детский спектакль. Но, с другой стороны, я вижу детей в зале, которые очень точно объясняют родителям все смыслы и всю соль спектакля. Дети считывают идею гораздо быстрее, они не парятся над формой и не размышляют о том, что «здесь нужен нарратив» или «Алиса пошла не туда». У них срабатывает ассоциативный ряд.
Сложно сказать, для кого труднее испечь пирог, но знаю точно, что детей обмануть гораздо сложнее. У них другое восприятие, и для них ты всегда должен быть интересным. А для этого ты должен быть свободным и не должен обманывать самого себя. Ты должен честно сказать: «Пока эта сцена у меня не получается, и надо придумать еще десять вариантов».
Ребенок лет до одиннадцати – еще не ударен обществом по голове и не имеет неприятного опыта и страха быть не таким, как все. Это бесстрашие позволяет ребенку свободно творить и фантазировать, что для меня и значит быть свободным. Отличие взрослого и детского восприятия отлично иллюстрируется одной реальной историей. Когда педагог по ИЗО говорит детям: «Рисуйте все, что хотите», маленькая девочка отвечает: «Я буду рисовать Бога». «Но Бога никто никогда не видел,» – отвечает учитель. «Я вам всем завидую. Через пять минут вы его увидите», – говорит девочка. Это и есть безграничность и свобода мышления.
Как вы общаетесь с детьми?
Я пять лет руковожу детским театром, плюс по первому образованию я педагог, что помогло мне давно выработать для себя серьезные способы взаимоотношений с ребенком. Януш Корчак сказал: «Нет детей, есть люди». Разговаривать с ребенком нужно спокойно и открыто, не делая скидку на то, что ему шесть или шестнадцать. Я, вот, себя вспоминаю лет в шесть, и думаю над тем, что во мне изменилось с тех пор. И понимаю: да ничего. Я просто научился формулировать свои мысли более стройно и четко, но по большому счету все, что я думал тогда – так оно и есть (улыбается). Мне кажется, что ощущение жизни формируется еще до школы. Люди рождаются с определенным строением мозга, который, конечно, можно и нужно развивать, но основа всегда закладывается в детстве.
Почему, на ваш взгляд, «Алиsa» так популярна и у детей, и у взрослой публики?
Наша «Алиsa» заточена на то, что у человека появляется возможность купить впечатления. Ведь что невозможно купить? – Настроение и атмосферу. Но можно купить впечатления, которые подарят это настроение. Возвращение в прочитанную книгу, в ушедшее время хотя бы на два часа дает возможность почувствовать, что ты сейчас также, как когда-то в детстве, безусловно счастлив.
Может, в детстве, ты был недостаточно свободен и зависел от родителей и учителей, но в это время у тебя особенно блестел снег и тебе было счастливо. А сейчас вроде все хорошо, но снег блестит уже не так. Если тогда для счастья достаточно было, чтобы живот не болел, зубки не резались и мама была рядом, то сейчас вроде и зарплату повысили, и премию дали, но, оказывается, что счастье не в этом. Про это наша «Алиsа» – история, в которой на два часа можно забыть обо всем и уйти в то время, которое никогда не вернется.
разработка ПО сайта
