Провинция в главной роли
21 февраля 2017
Про театральное возрождение в глубинке, которая по смелости новаторства конкурирует сегодня с ведущими столичными театрами, «Огоньку» рассказала председатель экспертной комиссии «Золотой маски» Алена Карась.
— В этом году «Золотая маска» номинировала рекордное количество региональных театров, заговорили даже о своеобразной «театральной революции регионов». Это так?
—Все прошедшие годыв странешла интеграция столичного и регионального театра, экспансия модных фигур и идей из столиц в регионы. И вот сегодня мы видим ее результат. Появилась даже мода на региональный театр. Это может стать сюрпризом для части нашего Минкульта, где до сих пор полагают, будто бы «провинция» является оплотом некой традиции, что она будет нам дарить «скрепы» и консервативные ценности. И, таким образом, «спасать» погрязший в чуждых ценностях столичный театр. Это вовсе не так. Региональный театр оказался в русле новаторских процессов. Сегодня мы все чаще номинируем на «Маску» малые города России — театры там сегодня очень популярны и интересны. В этом году их как никогда много в конкурсной программе «Маски».
— Можно ли сегодня назвать лидеров этой «революции регионов»?
— Конечно. Это Красноярск, Новосибирск, Екатеринбург, Воронеж, Пермь. Это крупные города, тут понятно, они держат марку.
— Есть такое представление, что региональный театр в России не может конкурировать на равных со столичными театрами.
— Жизнь опровергает это утверждение. Тут мы наблюдаем два встречных процесса. Благодаря новым информационным технологиям, а также общероссийским площадкам-фестивалям региональный театр сегодня на равных представлен на рынке. Эти площадки — крупные региональные фестивали — «Реальный театр» в Екатеринбурге, красноярская «Театральная весна» или, например, замечательный фестиваль «Новосибирский транзит». Благодаря им у регионов есть возможность конкурировать со столичным театром на равных и даже задавать тон в театральном процессе. С другой стороны, есть такое явление, как режиссерская Лаборатория под руководством Олега Лоевского (основатель и художественный директор фестиваля «Реальный театр».—«О»), которая открывает возможность новаторских постановок режиссеров, выпускников театральных вузов Москвы и Петербурга. Большое количество молодых столичных режиссеров сегодня либо возглавляют региональные театры, либо ставят в них. Так происходит взаимный обмен людьми и идеями.
— Выпускники столичных вузов возвращаются, условно говоря, на малую родину?
— Вовсе нет. Вот, например, Роман Феодори, выпускник петербургской театральной школы. С 2011 года он возглавляет Красноярский театр юного зрителя. Вместе со своим соавтором, художником Ахмедовым, они создали театр высокого, вполне мирового уровня. Критики иногда упрекают его, что он повторяет идеи и ходы выдающегося режиссера Роберта Уилсона. Но у него есть работы совсем в другой эстетике. Он дарит детям возможность видеть такой высокий уровень — искусства, фантазии. Для него это и миссия, и карьерный рост. Окажись он в Москве, он вряд ли бы вышел на такие позиции, а главное — не стал бы лидером огромного региона.
Но есть и другой пример. Родион Букаев, окончивший Суворовское училище и факультет культуры Военного университета Министерства обороны, несколько лет возглавлял театр в Ельце. Он как-то сказал, что хочет потратить десять лет жизни, потому что меньше бессмысленно,чтобы сделать театр в Ельце интересным местом. Таких людей надо на руках носить, потому что их очень мало. Увы, в конечном итоге ни директор театра, ни власти города эту его миссию не поддержали. И Родион, проработав меньше трех лет, уехал из Ельца в Краснодар.
— Есть неудачные примеры экспансии столичных режиссеров, как, например, с Эдуардом Бояковым в Воронеже. Почему в одном регионе складывается, в другом нет?
— У Эдуарда Боякова почему-то не сложилось в Воронеже, в то время как у Михаила Бычкова (руководитель Платоновского фестиваля.—«О») там же — получилось. Сегодня Воронеж считается крупнейшим театральным регионом. Конечно, Платоновский фестиваль во многом получился потому, что губернатор и его супруга проявляют к театру большой интерес.
— Будем откровенны, успех или неуспех театра зависит во многом от позиции местных властей, губернатора и в конечном итоге от его вкуса?
— Власть либо позволяет идти каким-то театральным процессам — и она же способна полностью их перекрыть. Тот же Воронеж, по идее, должен был бы стать оплотом консерватизма, как у нас говорят. Воронежцы живут на рубежах страны и во многом осознают себя «людьми границы», то есть обязанными защищать «ценности». Но когда во время Платоновского фестиваля ты ходишь по ночным улицам Воронежа, куда теперь приезжают гости со всего мира, видишь веселых, радостных, с горящими глазами горожан, в том числе и пожилых. «Видели ли вы эту выставку советского нонконформизма? Можете ли вы попасть на Уилсона?...» Там такая же атмосфера, как на любом европейском фестивале.
— Но ведь, наверное, в принятии или непринятии театра многое зависит от города, от людей...
— И это верно. Приведу в пример другой театральный фестиваль — в Пскове. Тоже на границах нашей родины, но других.
— Там был скандал — пару лет назад запретили спектакль «Банщик», который готовила режиссер «Театра.doc» Варвара Фаэр...
— Там постоянно скандалы. Я только приехала оттуда, с Пушкинского театрального фестиваля. Там люди уходили со спектаклей, вообще оказались очень строги и к Николаю Коляде, и к московскому искателю новых путей Климу (режиссер Владимир Клименко, выступающий под псевдонимом.—«О»), чей спектакль «Сказки для взрослых» по сказкам Пушкина псковский зритель не принял — он показался им слишком провокативным, деструктивным по отношению к «нашему всему». Особая твердокаменность этого города сродни его крепостям и форпостам. Вероятно, там придется десятилетиями работать над тем, чтобы создавать новую среду, которая сможет принять новый театр.
Но дело не только в консерватизме людей. Вот Норильск. Сегодня многие забывают, что там не только самый северный в мире театр, но что это страшнейшее место ГУЛАГа, где помимо лагеря-стройки (Норильлаг-1) был создан и действовал Норильлаг-2, где было уничтожено множество людей, прежде всего с присоединенных территорий Западной Украины, Прибалтики, Белоруссии. Первое, что вы видите в городе,— постиндустриальный и индустриальный пейзаж, очертания заброшенных заводов и лагерных построек. Обычно выражение «мы все наследники либо тех, кто сидел, либо тех, кто сажал» воспринимается как метафора, но в Норильске это буквально так. И вот они приходят на спектакль, который сделала Анна Бабанова, главный режиссер, худрук театра,— «Жди меня», о художниках, ученых, узниках Норильлага, и смотрят спектакль сдержанно, кажется, даже равнодушно. При этом в городе очень хорошая культурная среда, театральные традиции — там и Смоктуновский был, и Жженов, и интеллигенция рабочая, инженерная. И власть, и бизнес хорошо относятся к театру — взять хотя бы культурные проекты «Норникеля». Я думаю, люди там просто не хотят впускать в себя что-то болезненное. Видимо, это связано с подсознательной травмой. Она настолько глубока, что они даже не понимают, что этот спектакль — о них. В этом миссия сегодняшнего театра — он помогает людям увидеть свое место, свой город в другом свете, в перспективе большой истории.
— Региональная власть часто занимает сторону традиционалистов, как в случае с «Тангейзером» Тимофея Кулябина в Новосибирске. Власть считает: «пусть будет лучше предсказуемый театр, зато люди будут довольны».
— Как правило, так и происходит. Но бывают и тут интересные случаи. Вот город Кемерово, новый театр. Его директор, прежде долгое время руководивший кукольным театром, придерживается вполне консервативных взглядов. Одновременно он поддерживает молодого главного режиссера театра Антона Безъязыкова, выпускника питерской театральной школы. Он поставил «Мирение. Телеутские новеллы» по пьесе Марии Зелинской и Вячеслава Дурненкова (они номинированы в новой категории «Маски» «Лучшая работа драматурга»), сделанной в жанре вербатим — истории про маленький народ, телеутов, которых осталось совсем немного, и вот его представители рассказывают о себе. Этот спектакль тоже номинирован на «Маску».
— Есть еще примеры постановок в жанре вербатим?
— Я не скажу, что это мейнстрим, но очень активная часть современного театра. В Барнауле был замечательный спектакль, поставленный когда-то Романом Феодори,— "Деревни.net». Драматурги и актеры поехали в местные деревни, прожили там какое-то время и привезли оттуда уникальные рассказы. Вообще это явление, как и развитие социального театра сегодня, в огромной степени результат подвижнической работы театрального критика Елены Ковальской. Большую работу документального театра памяти делает Анастасия Патлай из «Театра.doc». В Улан-Удэ в Русском театре идет замечательный спектакль «Дежавю» — он посвящен памяти жертв политических репрессий 1930-х годов, так называемому процессу бурятских националистов, когда в этом регионе уничтожался буддизм. Память об этом очень болезненна до сих пор, и театр по мере сил эту травму помогает проговорить, изжить. Такую же работу мы видим в Якутии, в Башкирии (спектакль «Джут» о голодоморе в Казахстане в середине 1930-х годов, будет показан в специальной программе «Маска Плюс»).
— В театре гораздо меньше денег, чем, допустим, в кино; зато больше свободы творчества. И региональный театр, как подтверждает практика, может существовать без больших бюджетных денег, лишь бы не мешали?
— Парадокс. Большинство театров ведь у нас — государственные. Кризис и различные реформы поставили многие театры буквально на грань выживания. И при этом, вы правы, театр во многом гораздо свободнее. Я думаю, тут дело в онтологических свойствах самого отечественного театра. Действительно, театр в XX веке, как и в XIX, оставался кафедрой, приняв на себя функции просвещения. И, конечно же, важна его коммуникационная роль: театр в регионах стал для зрителя подчас единственным собеседником, с которым можно обсудить серьезные темы.
— И все-таки, за счет чего театры выживают? Ведь деньги из региональных бюджетов наверняка небольшие.
— Большинство театров больших и малых — это, конечно, государственные. Их дотирование — загадочная и парадоксальная вещь. Выживают они в основном неведомым миру способом, за исключением тех крупных региональных театров, которые имеют сильную губернаторскую поддержку.
В маленьком городе Глазове в Удмуртии — атомная промышленность и... маленький театр «Парафраз» Дамира Салимзянова. Он здесь работает больше четверти века. Сейчас в городе 93 тысячи жителей. Дамир грустно шутит: пока в городе было 100 тысяч, власти поддерживали театр, поскольку считается, что в городе со 100-тысячным населением театр существовать может, а в меньшем — нет. Но они существуют, хотя и очень бедно. Спектакль «Процесс» по Кафке выдвинут на «Золотую маску» в этом году. Отыграв спектакль или после репетиции актеры идут домой, порой —за город в свои маленькие домики. Они не могут потратить лишние деньги на кафе. И когда такое видишь, столичный снобизм как-то улетучивается сам собой.
Или возьмем еще один малый театр — «Грани» из города Новокуйбышевска Самарской области. Это очень маленькая труппа из 8 человек, по-моему. Кстати, театр частный — директор не хочет никакого другого статуса. Они арендуют помещение в местном ДК. Но Новокуйбышевск обожает этот необыкновенный театрик. Видимо, тоже относится к нему как к чуду.
Беседовал Андрей Архангельский
разработка ПО сайта
