Против законов гравитации
23 декабря 2016
– Помощник главного режиссера Красноярского ТЮЗа, театральный художник Даниил Ахмедов не любит говорить о себе и находиться в центре внимания, предпочитая оставаться героем закулисья. С осторожностью относится к комплиментам и громким сравнениям, с вниманием – к критике. Рассказывая о своих, даже самых очевидных, достижениях, непременно ссылается на команду, без которой эти удачи не свершились бы.
За 13 лет существования в профессии Ахмедов успел поработать в театрах разных городов, в том числе и столичных – МХТ им. А. П. Чехова, Театре Наций. Поворотным моментов в его творческой биографии справедливо считать приглашение в Красноярский ТЮЗ, в стенах которого он получил возможность свободно экспериментировать в области визуального театра, опираясь на опыт западных коллег.
Начиная именно с красноярского периода имя художника всё чаще появляется в фестивальных афишах, театральной прессе, обсуждениях нового для России театрального направления.
Юлия Бухарина Я хотела бы начать разговор с определения каких-то профессиональных, творческих корней. Пытаясь разглядеть за спектаклями руку мастера, понять, что же перенял и переосмыслил ученик, в вашем случае терпишь фиаско. Угадать в работах Даниила Ахмедова влияние Сергея Бархина невозможно. Что в таком случае дала вам его школа?
Даниил Ахмедов Работать по специальности я начал гораздо раньше, чем пошёл учиться. Я по первому образованию лингвист-переводчик. Учился в Петербурге, кстати, рядом с Моховой. Потом волей судьбы я начал делать что-то в театре с Романом Феодори: первые его студенческие, дипломные спектакли, ещё какие-то. И уже позже я понял, что мне не хватает базы, академической школы. Корочки, в конце концов.
Почему-то больше заинтересовала Москва. Как раз тогда в ГИТИСе набирал курс Сергей Михайлович, к нему я благополучно поступил. Но он был больше куратором курса, сам с нами особо не занимался, появлялся эпизодически. Мы находились под его крылом, но преподавали, обучали, вели нас другие мастера курса: Анатолий Зиновьевич Чечик, затем присоединился Виктор Николаевич Архипов, московский художник. Наверное, больше повлияли они.
Потом, уже по ходу обучения, были какие-то другие встречи. Например, в рамках фестиваля NET в Гете-институте проходил мастер-класс Яна Паппельбаума – вот это запомнилось больше всего. Да всем студентам тогда понравилось! Ведь пока учишься, пытаешься впитать все и от всех. Видимо, от Сергея Михайловича меньше всего впитал.
Бухарина А вы помните, когда вас заинтересовал визуальный театр? В какой момент наступило некое самоопределение –«буду двигаться туда»?
Ахмедов Да, помню. Когда поступал, когда только начинал работать в театре, был еще молодой, зелёный. Не понимал, что мне нравится, да и вообще – какие есть театры. На моем первом, или втором курсе проходил Чеховский фестиваль в Москве. И мы, естественно, скупали билеты – самые дешевые, я помню, были по 500 рублей, где-нибудь на балконе, на галерке – и смотрели все эти спектакли. И тогда я все понял... Познакомился с визуальным театром, узнал, что такое есть в природе, можно этим заниматься. Вернее, что люди в Европе давно этим занимаются. Театр без слов, театр картинок. Открыл для себя Лепажа, Жанти, Джеймса Тьерре, многих других. Сильно впечатлился. Но долгое время боялся даже идти в эту сторону, потому что визуальный театр, который я увидел на Чеховском, казался мне чем-то недосягаемым, невозможным в России. Такое можно увидеть только на фестивале. Как в музее – смотреть, но руками не трогать.
Бухарина Значит, западные визионеры открыли новый мир.
Ахмедов Да, европейский театр. Помню, в «Неподвижных пассажирах» Жанти летали люди в пространстве черного кабинета. Для меня это было просто чудом. Как это происходит? Это же невозможно, это против законов гравитации! Тогда вот всё и случилось.
Бухарина А теперь уже, когда разбирают ваши спектакли, исходят из принципов эстетики западного визуального театра. Вы, наверное, не раз сталкивались с формулировками вроде «русский Боб Уилсон».
Ахмедов Ну да, да, я знаю... мне, на самом деле, это не очень нравится. Это не комплимент. Несерьёзно как-то.
Бухарина Почему же? Ведь вы сознательно работали с этими театральными законами? Хотя такие формулы немного странные: есть в них некоторая подмена, ведь не сравнивается уровень одаренности. «Русский кто-то/что-то» говорят о любом явлении, которого нам не хватало и до которого мы наконец дорвались.
Ахмедов Вот именно – дорвались.
Действительно, когда смотришь подобные спектакли, сразу возникает интерес – как это сделано? Хочется разобраться, какие использованы средства. Все-таки в силу своей профессии мы не только художники, создающие атмосферу, образы, но и техники. Пятьдесят процентов – практически инженерная работа, когда ты должен что-то сконструировать, начертить. Чертежи бесконечные – это всё очень сложно.
Бухарина Продолжаете следить за развитием сценографии в мире? Часто бываете на европейских фестивалях?
Ахмедов Да, конечно. В Европе стараюсь бывать. Недавно как раз посмотрел два спектакля Боба Уилсона: «Трехгрошовая опера» и «Питер Пэн» на сцене «Берлинер ансамбль». А вот на Чеховском я давно не был, потому что живу сейчас больше в Красноярске.
Бухарина А вы как-то можете сформулировать разницу именно мышления, то есть образа мыслей западных сценографов визуального театра и российских – в контексте страны, менталитета, русской школы, совершенно отличной по своей сути.
Ахмедов Главное отличие в том, что мы всё-таки, пока делаем первые шаги. Мне даже неловко причислять себя к этому направлению, постеснялся бы так говорить. Я пытаюсь, пробую, ошибаюсь – это для меня все эксперимент. Не знаю, может, я вообще не в том направлении иду...
А там этим давно занимаются, уже придумали свои ходы, свой язык, свои выражения. Тем более что сделать, как тот же Лепаж или Жанти, прямо стопроцентный визуальный спектакль – мало какой театр в России решится.
Бухарина Для этого необходимо, как минимум, найти режиссёра-единомышленника, что удаётся далеко не всем. В вашем случае можно говорить о действительно прочном тандеме. История сотрудничества с Романом Феодори очень долгая, начавшаяся еще в студенчестве. Вы сразу поняли, что говорите на одном языке, мыслите в одном направлении?
Ахмедов Нет-нет! Мы познакомились, когда Роман заканчивал академию, а я в то время театром особо не интересовался. Я вырос в семье художника, в детстве ходил в художественную школу – ну то есть я «типа рисую»! И когда Роман ставил дипломный спектакль, я посмотрел эскизы и посоветовал, как можно сделать костюмы какие-то. Ему понравилось, попросил нарисовать. Вот так и рисую уже пятнадцать лет...
Бухарина То есть скорее вы увлекли его визуальным театром? Как он пришел к тому, чтобы развивать театр в эту сторону?
Ахмедов Мы оба этим заинтересовались как раз на Чеховском. Было очень страшно, что не получится, что у нас это невозможно и никому не нужно. Решили на «Снежной королеве» проверить, попробовать сделать что-то новое, красивое взамен обычных тюзовских спектаклей. Я не навязывал Роману свои вкусы, мы к этому вместе пришли.
Мы ведь вообще много сделали спектаклей – более 60-ти в разных городах. Роман ещё больше – около 70-ти. Просто получилось, что последние три названия на слуху. Обычно в год выпускаем в среднем по три-четыре спектакля. Сейчас, конечно, я не гонюсь за количеством. Лучше сделаю один за сезон, но от и до так, как хочу.
Бухарина Теперь вы можете работать в спокойном режиме, когда есть свой театр, своё пространство.
Ахмедов Да. Свои артисты и цеха. И все же мы, художники, работаем в тандеме с режиссером. Не всякий режиссер захочет, чтобы внешнее у него зашкаливало. Все-таки, как правило, акценты смещены в сторону драматургии, актёрской игры, литературного языка. Про это, например, писали в «ПТЖ» после «Арлекина». Показательно, что Гран-при дали «Нильсу», ведь главным в театре остаются игра актёра и текст, чего обычно не бывает в визуальных спектаклях.
Бухарина Но при этом уже давно заметны тенденции ухода от «старых типов театра», причем в диаметрально противоположные стороны: к документальному и визуальному. Театр движется куда-то, ищет новое.
Ахмедов Да, но движется очень несмело. И то, что нас второй раз пригласили на «Золотую маску», здорово! Но многие критики говорят, что непонятно, как такие спектакли разбирать, по каким законам: это не драматический театр, и не музыкальный. Вроде бы детский, но другой какой-то. Пока в России не все готовы подобное воспринимать, хотя интерес есть.
Бухарина Как раз развитие нового типа театра и порождает специалистов, мыслящих в эту сторону, разбирающихся в нем. Постепенно вырабатывается и терминология, и законы... Да и сейчас можно назвать несколько имен.
Ахмедов Дина Годер, например. Да, может быть, вы правы. Мне бы этого очень хотелось.
Бухарина На подготовительном этапе работы над спектаклем все художники действуют по-разному. Кто-то рисует эскизы, кто-то клеит, конструирует макеты, кто сразу выполняет все в компьютерной графике. Как происходит у вас?
Ахмедов Мне понравилось, что говорил на этот счёт Ян Паппельбаум, когда приезжал, я пытаюсь по такому принципу работать. Первое, с чего начинаешь,– это сбор материала. Просматриваешь максимальное количество картинок в день, любых, где угодно: в интернете, в журнале. Ищешь специально, или тебе случайно на глаза попадаются. Ты складываешь все, что может понадобиться, в одну папочку в голове. Потом – да, я делаю макеты, по старой школе. Мне нравится самому всё потрогать, подвигать... обязательно вручную. Как-то компьютерной графике не доверяю. Технические чертежи делаю на компьютере для цехов, но для себя лучше живое. И когда с Романом работаем – режиссеры тоже любят всё подвигать, посмотреть, покрутить. Обязательно макеты. А эскизы рисую для костюмов.
Бухарина По методу Александра Шишкина – как можно больше смотреть картинок каждый день.
Ахмедов Да-да-да, надо смотреть, конечно. Никогда не знаешь, что понадобится. Мелькнет какая-нибудь интересная реклама, например, – а тебя это наведёт на решение пространства.
Бухарина Когда режиссер знакомит вас с литературным материалом, как вы погружаетесь в него, ищите образы, адекватные тексту?
Ахмедов Практически всегда режиссер сам советует почитать что-то, посмотреть какие-то фильмы. Так мне проще: не всё можно словами объяснить, тем более нам, художникам. Если он мне показывает картину, или фильм, тогда я понимаю: «А! Вот что он хочет, вот что имеет в виду, вот про что мы делаем». Конечно, и читаю, и смотрю, все, что помогает.
Бухарина После удачного завершения произведения художник (в общем смысле слова) фиксирует какие-то свои приемы, находки. И сознательно, или нет переносит их в следующую работу. Постепенно возникает так называемый почерк. Но негативная сторона этого процесса – злоупотребление штампами. Вам свойственно обнаружение собственных штампов?
Ахмедов Давайте, всё-таки, в положительном смысле – не штампы, а именно почерк. Нет, конечно, штампы тоже есть. Но мы же стремимся найти свой стиль, почерк, себя – это мечта любого художника. Тот же Роберт Уилсон – его ни с кем не перепутаешь! Я еще в поиске, конечно. Пока вот пробую разные стилистики. В каждом своём новом спектакле стараюсь лишь слегка приоткрыть что-то. Если после выпуска понимаю, что получилось круто, прокатило, понравилось, о в следующем довожу приём до максимума. Уже смело играю на том ходе, который придумал в прошлой работе. И так получается, что каждый спектакль у меня вытекает из предыдущего в каких-то фишках, ходах. Но когда действуют по принципу «получился какой-то трюк – давайте его теперь везде засовывать», мне самому не нравится, я такого избегаю.
Бухарина Если попытаться систематизировать ваши спектакли, отдельным блоком в них стоит трилогия «Снежная королева», «Алиsа» и «Русалочка». Во-первых, все они сделаны в команде с одним композитором – Евгенией Терехиной. Во-вторых, все три – детские визуальные спектакли. В сказках, на ваш взгляд, больше простора для фантазии, свободы?
Ахмедов Замечу, в каждом при этом был свой хореограф. Да, в детских спектаклях простора намного больше. Еще во время обучения нам старались предлагать в качестве заданий какие-то сказки, даже самые простые – «Колобок», «Курочка Ряба». И в них ты должен развернуться.
«Снежная королева» была первой. Помню, смотрел я какие-то ужасно надоевшие тюзовские спектакли (а таких у нас немало), и вдруг стало обидно – неужели это максимум того, что мы можем предложить детям? Неужели нельзя сделать что-то крутое? Смотришь на европейцев – и новый цирк, и визуальный театр. Тогда я поставил себе сверхзадачу: должен наизнанку вывернуться, но придумать что-то другое. Тем более что и бюджет позволял, и времени было предостаточно. Дал себе задание сделать классный спектакль. Не знаю, насколько он там классный, или не классный получился, – не к тому говорю, чтобы похвастаться…
Бухарина Нет, это же действительно невероятный прорыв в детском театре. Когда мы вышли с «Алиsы», я помню, все плакали от зависти к детям, которые могут её увидеть. Потому что в моём детстве по сене бегали весёлые ребята в аниматорских костюмах. Если бы я тогда увидела, что Алиса умеет летать, жизнь бы вообще по-другому сложилась.
Ахмедов Да-да, точно! И я такого насмотрелся тоже. Очень хотелось что-то изменить.
Бухарина «Алиsу», в отличие от других спектаклей, вы делали как художник-режиссер. Какие новые, незнакомые прежде заботы легли на ваши плечи? С какими сложностями столкнулись?
Ахмедов Роман обозначил год эксперимента, в рамках которого мне доверили сделать спектакль. Придумали такое определение – «художник-режиссер».
Да-а-а, это было очень страшно, я дико переживал – такой стресс! Ведь художник обычно занимается своими привычными задачами: декорации, костюмы, подбор тканей, покупка материала, столярка. Каждый день ты должен куда-то бегать, проводить примерки. А тут вдруг надо еще репетировать! Приходить к артистам, разговаривать… Не в том смысле, что мы разбирали пьесу, но все-же.
«Алиsу» я сочинял не год, конечно, но около того – просто в голове. Собирал материал, думал: «Вот этот момент я так решу, а здесь у меня будет полет, а тут сцена с дверями…».
Когда пришел к артистам, уже знал, что с ними делать. Одним из моих условий была основная сцена. Потому что в репзале нельзя было репетировать, проделывать все аттракционы. На сцене к тому времени находилось семьдесят процентов декораций, необходимого реквизита. Мы уже занимались конкретными вещами, из которых потом получился спектакль.
Бухарина Это была ваша идея ставить «Алиsу»? Чем притягивала эта сказка?
Ахмедов Мы вместе с Романом думали над материалом для эксперимента: что бы взять такое, где художнику можно развернуться? Понятно, что должна быть сказка, детская литература. «Снежную королеву» уже ставили. Пришла в голову «Алиса». Не могу сказать, как принято в таких случаях: «Ой, это моя любимая детская книжка!» Не помню, как я к ней в детстве относился. Когда уже погрузился в материал, стал работать, понял, что там столько направлений открывается: можно пойти туда, можно – сюда… Была сцена, например, с дверями – она длилась минут восемнадцать вообще! Сейчас до девяти сократили. Это я к тому, что там можно делать и делать километрами, на несколько часов – столько идей материал даёт.
Бухарина Так и получился образный спектакль, держащийся на ассоциативных связях. Сложно понять, как вы выстраивали драматургическую линию. Ведь там ещё и интермедии с прекрасными смешными клоунами, которые разбавляют историю Алисы.
Ахмедов Да, смешные, и столько еще не вошло их придумок! А появились они так. Я просто понял, что у нас слишком много приспособлений, декораций – надо во время спектакля их менять, прятать, делать перестановки. В этот момент нужно чем-то занять зрителя, отвлечь. Тогда я придумал клоунов-конферансье, коверных, которые будут в перерывах развлекать интерактивом. А потом это как-то вдруг развилось. Молодцы ребята, актеры. Я дал им задание, и весь репетиционный период, два месяца, они каждый день приносили и показывали этюды. Таким образом выстроилась целая линия «миньонов», как мы их называем.
Бухарина А сама концепция погружения взрослой Алисы в мир воспоминаний детства?
Ахмедов Нельзя же было просто делать картинки: ну Алиса и Алиса. Почему-то я увидел эту тему: почему Алиса всю дорогу бежит за кроликом? Зачем он ей? Придумалось, что это детство, в которое она попадает. Вот если бы я был режиссёром, я бы вам всё развёрнуто рассказал, сформулировал правильно…
Бухарина Да всё же понятно. И для зрителя это работает как портал, иначе как объяснить, что мы вдруг попадаем в сказку?
Ахмедов Именно. Нельзя же начать ни с того ни с сего: «Алиса» – и пошли с первой страницы…
Бухарина Эту идею сравнивают с фильмом Тима Бертона. Да и в принципе очень много обнаруживается отсылок. Например, прямая цитата из линчевского «Твин Пикса» в сцене с дверями.
Ахмедов Такую задачу я и ставил. Красный бархат, двери, шахматы – сразу «Твин Пикс». А насчёт Бертона… Да много с чем сравнивают. И с английским балетом, и с другими фильмами и спектаклями. Полунинские шары все узнают. Я этого не стесняюсь. Какм говорит Олег Семёнович Лоевский, чтобы художнику что-то своровать правильно, как минимум нужно обладать вкусом и кругозором. Надо делать это смело, нагло и не оправдываться.
Бухарина Так можно про любой вид искусства. К модным разговорам о постмодернизме, стоящем на классике.
Ахмедов Ну конечно. Все уже было, все использовалось. Живописью сейчас вообще, мне кажется, странно заниматься. После того, как Малевич поставил чёрную точку. Что уже дальше делать? Вот мы в театре еще пытаемся что-то новое придумывать. Но мне кажется, кто-то поставит чёрную точку и в сценографии.
Бухарина Это нужно вывести в заголовок – искусству конец.
Ахмедов Нет еще, не конец, еще не скоро, но рано или поздно придет.
Бухарина Думаю, это невозможно. Всегда будут искать новые формы.
Ахмедов Будут повторять старое. Всё же циклично.
Бухарина Ладно, тогда не про художников. С «Алиsой» вы впервые прошли весь путь работы над спектаклем как режиссер. Можете для себя определить какой-то самый интересный этап? Сидеть одному в своих мыслях, фантазиях, сочинять визуальный ряд? Или понравилось репетировать с актерами?
Ахмедов Интересно, когда ты в своей голове придумываешь трюки разные. Не просто нарисовал костюм, его сшили, и ты сказал: «О, классно!» Вот придумал я полет, скажем, но технически знать не знал, как это делается. Я такой механизм видел у Жанти. А мы его сделали самостоятельно так, как себе представляли.
Здорово, когда создаёшь такие штуки и они вдруг работают! И сами артисты удивляются, им нравится – конечно, это приятно. Нравилось всем вместе фантазировать, искать решения. Снова оговорюсь, этот проект был бы невозможен в каком-то другом, незнакомом мне театре. Здесь я уже проработал пять лет с командой, с артистами. Со многими дружу, очень их люблю. И то, что они поверили в меня, пошли за мной на этот эксперимент, дорогого стоит. В любви все и родилось у нас.
Бухарина Три спектакля, о которых мы говорили, набрали сейчас много весомых премий» «Золотая маска», «Арлекин» и другие. Насколько вам важно признание театрального сообщества? Воспринимаете ли вы эти фестивали как зеркало вашей деятельности?
Ахмедов Конечно, хочется, чтобы твою работу заметили. Я же не делаю спектакли для себя, и мне не наплевать, что об этом скажут. Мне не близок принцип искусства ради искусства. Мы существуем не в резервации в лесу, а в социуме. Мне очень интересно, что пишут критики, как они отзываются, какими наградами отмечают. При этом считаю: надо всегда двигаться дальше, нельзя останавливаться. Награды нужны прежде всего театру, артистам, для них это статус.
Когда я после «Русалочки» и «Алиsы» оглядываюсь на «Снежную королеву», ужеи не доволен собой. Мне кажется, эту сцену надо было не так решить, Этот костюм можно было сделать красивее… Думаю, что так же будет с новыми спектаклями, когда через год посмотрю.
Бухарина Нормальный процесс рефлексии, так ведь и должно происходить… А насколько вы планомерно работаете? Понятно, что как любой художник, вы мыслите во многом иррационально. Но все равно некоторые подходят к делу более упорядоченно, выверяют каждую деталь, чертят таблицы, графики. А другие обитают до последнего в полном творческом хаосе.
Ахмедов Начинаться все должно с хаоса, с эмоций, крупными мазками. А потом обязательно нужно систематизировать. Я всегда на середине выпуска делаю таблицы: фамилия, артист, сцена, где он появляется. Стараемся следовать графику четко, иначеесть риск, что хаос и закончится хаосом на сцене.
Бухарина Работая над «Алиsой», вы обнаружили в себе внезапно появившуюся требовательность, жесткость или даже тиранство, присущее большинству режиссеров?
Ахмедов Вообще, было немного… Даже не знаю, надо у других спросить. Роман говорит, со мной невозможно было в этот период общаться. Первый раз, когда привели детей, фокус-группу – причем я знал о предпоказе, – у меня был шок. «Как? Еще ничего не готово! Артисты не готовы! Декорации не готовы! Кто пустил зрителей? Прогоните всех!» Какая-то паника случилась, стресс был на протяжение всего выпускного периода. Я очень ответственно отнёсся к этому эксперименту – мне впервые доверили такое. Да и плюс бюджет. Хотелось сделать круто.
Бухарина Расскажите немного про премьеру «Биндюжник и король» – это ведь несколько другая эстетика?
Ахмедов Вы же понимаете, какая и чья это эстетика. Мы решили попробовать новые для себя приемы, поиграть с эстетикой Роберта Уилсона – проверить: можно так, нельзя. Оказалось, очень сложно. У него все выглядит просто, и сделано просто, и артисты существуют просто. А когда начинаешь исследовать – ужасно сложно. Я пока не понимаю, как он этого добивается, как к этому пришел.Материал сам – мюзикл Журбина, помните, был еще такой старый фильм? Роману захотелось сделать мюзикл, чтобы артисты запели. А я выбрал совершенно противоположную форму для этой истории. Вам судить, как получилось.
Бухарина Я это восприняла, как такое… хулиганство в хорошем смысле. Завернуть весь этот южнороссийский бабелевский колорит в уилсоновскую эстетику и посмотреть, что получится.
Ахмедов Ну конечно же, хулиганство! Это тоже был очень интересный эксперимент для меня как для художника.
Бухарина Можете назвать своих любимых художников-живописцев?
Ахмедов Не могу никого конкретно выделить. Проще по направлениям, наверное, – сюрреализм и авангард.
Бухарина Если очень грубо разделить художников на тех, кто мыслит в концепции эстетики прекрасного и полностью оторван от проблем реальности (политических, социальных), и тех, кто не может себя осознавать вне контекста страны, времени, у кого во всех работах прорывается эта боль, – к кому вы себя больше относите?
Ахмедов Мне все-таки нужна драматургия. Я не могу делать картинки ради картинок, должна быть история. Красота по поводу чего-то. По поводу текста, например. Часто работаю от музыки. Начало «Русалочки» – парад – придумалось, когда я слушал музыку Жени Терехиной. Но что касается острых ситуаций, от которых не уйти в повседневности, – пока нет, я этим не занимаюсь. И вообще это больше свойственно режиссерам, а я себя к ним не причисляю.
Бухарина Когда мы поступали на театроведческий, опытные педагоги предупреждали, что после курса критики, историитеатра, анализа драмы, мы не сможем воспринимать мир по-прежнему. Оказалось, что мы зря над этим смеялись. Действительно, накладывается некий фильтр зрения. Заходя в банк, ты видишь фронтальную мизансцену. В будничных событиях прочерчиваешь некую драматургию. Ссорясь с другом, ищешь перипетию. Утрирую, конечно, но все же… Каким видит повседневный мир художник?
Ахмедов Это интересно. Да, я понимаю, о чем вы. И это тоже в какой-то степени к вопросу о сборе материала – все в копилку, все в багаж. Заметил… ну вот у вас черный диктофон прямоугольный, а рядом – белый молочник. Черное и белое, матовое и глянцевое – уже интересно, красиво. Все может быть полезно, все пытаюсь запомнить, использовать. Не подумайте, что я сумасшедший, который постоянно пребывает в таком состоянии, но все равно постоянно наблюдаю.
Бухарина Вы обычно сочиняете, забившись в коморку, чтобы никто не трогал, чтобы не слышать посторонних звуков?
Ахмедов Нет, забиться в коморку – это когда я делаю техническую работу, занимаюсь черчением, макетами. Тогда нужна абсолютная тишина. А сочинять я стараюсь в компании, среди людей, наблюдая за миром. Да, мир как картина. Можно поехать отдыхать, наслаждаться прекрасным и параллельно работать, придумывать что-то, впитывать информацию, которая пригодится для спектакля. Нужно быть открытым.
Бухарина Вы жизнерадостный человек?
Ахмедов Мне почему-то всегда казалось, что жизнерадостный. А вот друзья говорят, что я наоборот… параноик и пессимист.
«Против законов гравитации», Ю. Бухарина, «Петербургский театральный журнал» №3 (85) 2016
разработка ПО сайта
