Пока мы здесь…
10 марта 2013
О проекте «Новая пьеса» на фестивале «Золотая Маска»
ИСТОРИИ ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО
Быть может, даже само название проекта «Новая пьеса» не вполне точное. Речь скорее идет о некой совокупности сценариев, стратегических программ развития нового театра. Того театра, который оценивается не только умудренными критиками исключительно в эстетических категориях, но и новой публикой в категориях ее жизни. А то и обществом в целом. Не случайно же один из участников программы, так называемый «свидетельский спектакль» был назван «Театр и общество».
И формы могу быть разными, и исполнительский состав, и адресаты. Участники этого движения, как известно, работают не только в профессиональных театрах, но в детских домах и коррекционных школах, тюрьмах и лечебницах для алкоголиков и наркоманов. Соответственно мы начинаем немного иначе смотреть на саму сущность и назначение театра. Он тут активно выводится из категории потребления, пусть даже весьма высококачественного продукта, но становится частью жизни реальной, причем не только будоража вопросами, но зачастую предлагая варианты ответов.
Разделение на играющих и смотрящих здесь всего лишь формальное, ведь спектакли «Новой пьесы» – это, прежде всего, формирование «единого круга». Тебе дают возможность не только смотреть и слушать, но и высказаться. Никакой тщательно выстроенной «четвертой стены»: это не чья-то жизнь, это – твоя жизнь. Твоих близких, детей, родителей, знакомых.
Причем все это не означает однозначного разрыва с так называемой драматургической традицией. Случается, авторы-классики становятся своеобразными участниками современного театрального процесса, провоцируя на диалоги, а то и дискуссии. Не зря же драматург Михаил Угаров, некогда сочинивший новую блистательную версию гончаровского «Обломова» под названием «Облом-офф», теперь попробовал вписать в современный контекст сюжет и персонажей лермонтовского «Маскарада» в Центре драматургии и режиссуры. Да и за рамками нынешнего проекта подобное уже стало едва ли не трендом, когда Ибсен, Стриндберг или Шекспир обретают современных соавторов. И, по счастью, мало кто способен разглядеть в этом приметы «кощунства».
Что же до формы, то игры с ней становятся все интереснее. В подобных экспериментах привычная линейность повествования, стилистики «рассказа некой истории» может меняться до неузнаваемости, вплоть до полного исчезновения. До того, что начинает звучать слово анти-театр. Причем частицу «анти» стоит соотнести не с театром в принципе, а с отдельными устоявшимися, а то и застоявшимися формами его проявления. Все это относится, конечно, в первую очередь к тандему драматурга Павла Пряжко и режиссера Дмитрия Волкострелова, показавшим на фестивале спектакль «Я свободен» питерского Театра post. Он, впрочем, уже не нуждается в представлении, поскольку успел побывать в Москве и раньше. Все эти бесконечные слайды, порой неважного качества, редкие подписи к ним, озвучиваемые самим режиссером, делают достоянием публики всего-то саму застывшую фотографическую реальность – без глянца, без сочинения конфликтов, завязок, развязок и прочих специфических вещей. Эта реальность становится одновременно объектом и субъектом представления. Режиссер меж тем настаивает на том, что заветные «истории» могут самостоятельно сложиться в голове зрителя. Может быть… Но уж во всяком случае это реальный «фон» нашей жизни, не учитывая который, наверное, сложно об этой жизни говорить.
Он, кстати, мог бы пригодиться, если бы «Я свободен» предшествовал показу спектакля Красноярского ТЮЗа «Подросток с правого берега» в постановке Романа Феодори. Здесь, в этом сибирском вербатиме, остались одни «субъекты»: 13-16-летние подростки с их историями. Визуально оценить приметы, как говорят, неблагополучного «правого берега» могут сами красноярцы. С московских подмостков сугубо местных реалий, причин и следствий не разглядеть. Истории приобретают общий колорит, а персонажи, кажется, отчасти дистанцируются от прототипов (хотя в прологе дают им клятву верности). Быть может, излишним изобилием игры «с выражением». Но это снова вступают в силу обычные эстетические мерила. Для Красноярска же этот спектакль крайне важен – и освоением новых театральных технологий, и попыткой приблизиться к подлинной, а не облагороженной средствами искусства правде.
А вот в спектакле «Ручейник, или Куда делся Андрей?» Новосибирского театра «Старый дом» завязались непростые отношения между пьесой Вячеслава Дурненкова и постановкой Семена Александровского. Последняя, кстати, победила, хотя и ценой утраты некоторых драматургических смыслов. «Ручейник» – пример, когда форма стремится стать содержанием, провоцируя выработку новых, собственных смыслов, высекаемых из сложносочиненной конструкции действия. Здесь тоже не пытаются рассказать историю так, как она написана у Дурненкова. Это некое пост-действие, своеобразный протокол минувших событий, где тексты не присваиваются, но отстранено читаются с листа. Читающий актер – лишь часть действия, причем не самая главная. Внимание – на экран с его кадрами из старых кинофильмов, с проекциями хаотичного содержимого письменного стола, документально-игровыми зарисовками, маршрутными картами. В этом угадывается попытка синхронизировать происходящее со сформировавшейся клиповостью молодого восприятия. И это все равно интересно, принципиально важно и перспективно. Драматург, впрочем, судя по отзыву в буклете, отнюдь не в претензии, ну а пьеса в ее литературном варианте доступна каждому.
В ЗАПАДНОМ НАПРАВЛЕНИИ
Проект «Новая пьеса» пригласил к участию и европейские коллективы, что опять-таки важно: кому-то для знакомства, кому-то для сравнения. Более того, в этом году в рамках проекта был затеян и проведен еще один фестиваль, получивший название «Перепост» и представивший в формате читок семь современных европейских пьес. И эта акция, сопровождавшаяся ежедневными обсуждениями в реале и в интернете, явно продемонстрировала свою потенциальную жизнеспособность.
А мостик между «ними» и «нами» удалось навести Константину Богомолову, поставившему в Лиепайском театре драмы (Латвия) спектакль «Ставангер. Pulp people» по мотивам пьесы Марины Крапивиной. Об этом событии «Театрал» уже рассказывал подробно. Стоит лишь еще раз подчеркнуть, что подобные встречи дают массу возможностей для дальнейшего прогресса и режиссеру, и далекому от него театру.
«Новую пьесу» из Европы на «Маске» представили коллективы из Латвии и Польши. Причем и спектакль «Легионеры» (Театр на улице Гертрудес из Риги), и «Наш класс» (Театр на Воли из Варшавы) отталкиваются от официальных документов и пытаются разобраться со своим историческим прошлым. Рижские актеры, Карлис и Калле, подключают зрителей к «дискуссии с дракой» на больную для Прибалтики тему – о выдаче Советскому Союзу латышских легионеров, воевавших на стороне нацистов, а в 1945-м бежавших в Швецию. Спектакль идет без субтитров, преимущественно на английском, хотя иногда актеры переключаются на латышский, шведский, немецкий и даже на русский, извиняясь за произношение и бросая вслед уходящим: «Thank you for coming». К зрителям Карлпис и Калле апеллируют постоянно: предлагают зачитать речи политиков, которые решали вопрос о выдаче прибалтов, просят проголосовать «за» или «против» – и представить себя участниками процесса.
«Представьте себе», – собственно, с этих слов и начинается интерактивный, провокационный спектакль – в формате т.н. «пост-драматического театра», как подчеркивают актеры. Один из них, латыш, как будто и не скрывает своего болезненного отношения к экстрадиции легионеров, многие из которых покончили с собой или нанесли себе увечья. А другой, финн, заявляет ближе к финалу, что ему надоело слушать латышское нытье, и призывает Латвию освободиться, наконец, от своих комплексов. Одновременно с этим на сцене появляется «отец латышской культуры» и вешается на собственной бороде, так что в самоиронии «модераторам» дискуссии не откажешь.
В пародийном ключе решены почти все роли, которые примеряют на себя Карлис Круминьш и Карл Калм – от министра иностранных дел Швеции, с дефектами речи и гитлеровскими усиками, которые то и дело падают и заставляют нырять под трибуну, до господина Слепенкова. Карикатура на советского чиновника, который играючи нагоняет страх и манипулирует просителем, сделана с особым пристрастием. «Завтра», – уже полгода обещает Слепенков и мнет в руках пластилиновый жгут, а потом превращает его в змею и размахивает перед носом запуганного шведа: «Что это? Что это?» Представитель шведского правительства вздрагивает и на вопрос: «Кто величайший поэт в мире?», – отвечает: «Пушкин». Этот пародийный заряд снижает пафос дискуссии, хотя понятно, что за одним историческим эпизодом стоит история борьбы прибалтийских республик за национальную независимость. «Легионеры» – это смелая попытка вынести на обсуждение тему, которая неизбежно вызывает неоднозначную реакцию и спорное отношение. Но Театр на улице Гертрудес не навязывает однозначных ответов, а сам, в том числе с помощью зрителей, ищет ответ.
«Наш класс» Театра на Воли – тоже попытка ответить на вопрос, который давно является предметом споров: в какой мере поляки должны разделить с фашистами ответственность за уничтожение польских евреев. Пьеса Тадеуша Слободзянека «Одноклассники. История в XIV уроках», как и «Легионеры», выносит на обозрение хронику реальных событий. В оккупированном немцами Едвабне заживо сожгли сотни местных евреев, а когда-то жертвы и палачи учились вместе, дружили, влюблялись друг в друга. Одноклассники в спектакле Ондрея Спишака появляются на сцене уже взрослыми, зрелыми людьми, но сначала ведут себя, как дети, и сидят за деревянными партами. Ход истории ломает их отношения: католический крест сменяет фашистская свастика, потом советский серп и молот – и эта смена координат приводит к страшным последствиям. Одни избивают до смерти бывшего товарища, робкого отличника с фамилией Кац. Другие по очереди насилуют первую красавицу в классе Дору, мечтавшую стать киноактрисой. Тот, кто в детстве посвящал ей стихи, и затолкнет ее в топку с другими евреями. Череда предательств и расправ подается как ретроспектива, как «перемотка» воспоминаний. Бывшие одноклассники как будто заново проигрывают самые тягостные эпизоды своей жизни, начиная с 30-х и заканчивая 2000-ми. При этом они постоянно обращаются зрителям, выкладывают все, как на исповеди. А потом молча забирают свой школьный стул и наблюдают за живыми, сидя в проеме двери. По ту сторону исторических перипетий появляется все больше стульев и парт, а к концу спектакля класс собирается в полном составе. Варшавский театр показал, как новая пьеса «сканирует» историческое прошлое, «берет пробу» национального самосознания и по совести пытается разрешить споры, связанные с поиском правды - той самой, которой не найдешь в учебниках.
Ирина АЛПАТОВА, Татьяна ВЛАСОВА
"Театрал", 10 марта 2013 г.
разработка ПО сайта
