Мечтать не вредно

01 декабря 2011

«Она хотела бы жить на Манхеттене», а он хотел хоть раз взобраться на Эйфелеву башню и плюнуть оттуда.

Как давно я не был в ТЮЗе… Так давно, что не могу припомнить последний свой визит в этот театр. Да и был ли он вообще, этот визит? Сколько себя помню, отношение к ТЮЗу у меня было, скажем так, несколько снисходительное. По ранжиру для меня он находился чуть выше… Нет, не буду говорить выше чего, ибо и там я не был давно, и, быть может, в отношении этого «объекта» нужно менять закоснелую точку зрения. Главное, что я вынес из посещения премьеры в ТЮзе – нужно ломать стереотипы. Как самим людям с определенным и ничем уже не подтвержденным мнением, так и самому театру нужно делать все, чтобы мнения, подобные моему, хотя бы попробовать изменить. И тут можно сказать, что уже делается…

…Посмотрев пресс-конференцию с новым худруком театра Романом Феодори, я долго размышлял, что в его настроении, манере подачи информации, в его энтузиазме мне кажется знакомым. И вспомнил. В фильме «Догма» чрезмерно жизнерадостный пастор затевал новую церковь, девиз которой звучал как «Католичество – это клёво!». Вот этого служителя церкви мне и напомнил Роман. По крайней мере, создается ощущение, что если ему позволить, то он повесит растяжку на фасаде театра, где белым по кумачу будет написано «Театр – это клёво!». И будет это не голословным лозунгом, написанным  метровыми буквами. Это будет выражением уверенности в своих идеях и силах, декларацией намерений. И знаков восклицательных будет стоять аж три…

Мечты. Несуразные. Смешные. Фантастически наивные. До той степени, когда окружающие уже крутят пальцем у виска. Стенд-апы актеров с саундтреком из индийского блокбастера «Танцор диско» только лишний раз намекают на детскую непосредственность и наивность героев. Но мечты, еще и раздражающие своей навязчивостью. «Она хотела бы жить на Манхеттене», а он хотел хоть раз взобраться на Эйфелеву башню и плюнуть оттуда. Но она и тут-то бесквартирная, а у него во рту пересохло, пока он лез на башню своей мечты.

Взгляд на жизнь из окошка киоска. Розовые очки детской уверенности в успех, забранные металлической решеткой действительности. И все это – спектакль «Ипотека и Вера, мать её», премьеру которого я неожиданно для самого себя посетил в начале ноября. Неожиданно, но не без удовольствия, результатом которого как раз и стала идея о ломке стереотипов.

Спектакль «Ипотека и Вера, мать её» (режиссер-постановщик Семен Александровский по пьесе Егора Черлака) родился из эскиза, который был показан в рамках творческой лаборатории по современной драматургии и молодой режиссуре «Вешалка» (Театр из ничего), проходившей на площадке ТЮЗа 1 и 2 октября этого года. Зрители, принимавшие участие в голосовании, рекомендовали эскиз к постановке.

Насколько я понял, пьеса Егора Черлака стала одним из финалистов конкурса «Действующие лица-2010». Вроде бы «именито». Я прочел. И не понял, как это можно было поставить на сцене (тем более на малой). Снять по ней фильм – легко (жанр, правда, подкачал, чтобы попасть в пул нового российского кино). Легко, потому что написана она кинематографически. Практически готовый сценарий с раскадровкой. С обилием мельчайших деталей, которые не каждый зритель даже с первого ряда разглядит. С резкими скачками в пространстве при количественном ограничении актерского состава. Как можно на сцене показать мгновенный перенос действия из одного места в другое, причем и актеры должны быть уже переодетыми? Тут ни призма, ни круг не помогут. «Невозможно!» – упирался мой мозг при чтении. Но я-то видел – поставили.

И хорошо поставили. Молодой питерский режиссер вывернулся наизнанку, чтобы выжать из пьесы саму суть, идею, отбросив горы кинематографического шлака. Вывернулся и поставил, не превратив пьесу в пафосную драму или, того хуже, целлулоидный хеппи-энд. Превратив едва означенных персонажей в гротескные образы, за картонностью которых спряталась вся наша жизнь, всё общество, все его представители.

Вера (Юлия Наумцева), продавщица в ларьке, вечно баюкающая сверток с Ипотекой, своей дочкой. Вера с её идиотической уверенностью в достижимости желаемого. Причем с уверенностью, непостижимой для других. Ну, как можно считать семейный бюджет, исходя из убеждения, что эта «акционная» этикетка обязательно принесет немалую сумму в виде домашнего кинотеатра, японского лодочного мотора или, на худой конец, соковыжималки?

Кристина (Наталья Кузнецова), подруга её, – такая же «кукушка» в железном ящике-«комке», коими были заполонены все российские города в 90-е. До физиологического отвращения правдоподобно сыгранная «пэтэушница в застиранной олимпийке», с копированием у «старших товарищей» уркаганской манеры поведения и с подобной же речью. Это уже не просто базарная хабалка. Это то, чем пугают дочерей в приличных семьях.

Алик (Анатолий Кобельков), бизнесмен восточных кровей. Без выпяченного акцента, но со скульптурной пластикой. Человек по-восточному прямолинейный. В смысле, он всегда готов схватиться за кинжал, то есть за меч, если ему показалось, что его оскорбили или посягнули на его собственность. А кажется ему это всегда. Человек, задолбанный жизнью, ждущий морального плевка в лицо от каждого встречного. Любое упоминание черного цвета воспринимающий как вызов на дуэль.

Ярослав Григорьевич (Денис Зыков), «пластилиновый» прокурорский по «не особо важным делам». Чудак, прячущий свою застенчивость за погонами и прокурорской папкой. Так и не вышедший из своей детской тяги ко всему рыцарскому, блестящему и бряцающему. Готовый к рыцарскому поединку за честь своей Дульсинеи.

Не люди – грубые карикатуры. С той лишь разницей, что за первоначальным раздражением, вызванным навязываемыми шизофреническими мечтами, приходит грустное понимание, что на сцене – мы сами. И мечты эти – наши. Мечты идиота. Всем знакомо выражение «Хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах». Вот режиссер и дает зрителям возможность побыть богами и выслушать планы героев на жизнь. Только вот хочется оглянуться, не смотрит ли кто-нибудь так же за нами, когда мы что-то планируем, о чём-то мечтаем.

Сражение за мечту, за идеалы, за веру. Крестовые походы с именем господа на устах и с его знаком на щитах. Все уверены в своей правоте и готовы на смертный бой. Гиперболизированнное столкновение Востока и Запада. Причем здесь восток и запад относительно третьего участника. Рыцарские доспехи (художник Дмитрий Брытков) четко показывают, о каких участниках вооруженного конфликта идет речь, и кто в данном случае – «третья сторона».

Столкновение двух цивилизаций, двух миров существующих одномоментно, параллельно и по закону этих двух самых параллелей, которые никогда не пересекаются. А если возникают условия для нарушения аксиомы, то происходит катастрофа. Параллели если не аннигилируются, то равноудаляются, а «точка соприкосновения» их интересов остается на своём месте, в своём мире, в своей вере. Как оставалась после всех глобальных столкновений. После всех походов и нашествий. Остается такой же наивной, доброй, готовой верить до последнего вздоха. Не в лучшую долю, не в рыцаря в сверкающих доспехах. Просто верить. Верить и жить…

***

Я долго пытался понять, чего мне лично не хватило в пьесе, поставленной режиссёром-петербуржцем. Что вызвало пробой памяти, когда из кладовых ностальгии вдруг прорывается что-то далекое и щемяще грустное. И понял… Душераздирающего, рвущего струны крика «Кукарачу убили!»…

Арсен МАМАТИЕВ
Yarsk.ru, 1 декабря 2011 г.