MASKBOOK Анатолий Кобельков
14 апреля 2017
Да, музыкальных спектаклей в ТЮЗе давно не было. В 1998 году постановка «Свахи» по Торнтону Уайлдеру, а 2001 году «В джазе только девушки». Но дело даже не в том, что это было давно, а в том, что в «Биндюжнике и Короле» главное отличие, конечно, это наличие живой музыки и ансамбля. Это определяет совершенно другое пространство для игры. Зависимость от живого звука – огромная. Волнение увеличивается, когда ты должен не только играть, но и петь. Так что, конечно, начиная работу над своим Арье-Лейбом в «Биндюжнике», я испытывал особое волнение от того, что это мюзикл, плюс к этому еще и от работы с визуальной формой. А в дополнение ко всему это еще и Бабель. Это же просто материалище!
В прошлом году вы были задействованы в спектакле «Алиsа» Романа Феодори, то есть вы уже не первый раз работаете в жанре визуального театра. Вам как актеру ближе визуальные истории или глубоко психологический театр?
Для меня важно – интересно работать или нет, а форма по сути не так важна. Просто бывает так, что в психологическом театре грустно и печально, а в визуальном – зажигательно и ярко. А бывает наоборот. То есть все зависит от твоего личного отношения, от того, сколько ты вкладываешь в роль, и только если вкладываешь много – тогда что-то происходит.
Что особенно интересно в визуальных спектаклях – так это дисциплина, как внутренняя, так и внешняя. Здесь все связано с движением, пластикой, общим порядком, который нельзя нарушать. Это мощнейший актерский тренинг. Психологический же театр прекрасен тем, что по сути своей может быть не связан с формой.
Вообще, работая в визуальном жанре, особенно в «Биндюжнике и короле», мы действуем по системе Валерия Лобановского – если сравнить с футболом. Это получается очень командная игра, где каждый должен точно знать, что он делает, играть на своей зоне точно, и именно на ней делать качественно и добротно свою работу, и еще помогать своим партнерам – тотальный футбол.
Тренер Константин Бесков в «Спартаке» 80-х (а я люблю тот «Спартак»!) прививал другой стиль – стиль сумасшедшего творчества, где игрок может сыграть и так и эдак, быть творцом – здесь и сейчас, может быть и не в пользу результата. Визуальный театр – это все же абсолютно командный стиль, так что действовать по Бескову здесь не получится.
Изначально я даже не ожидал, что буду играть старика, но случилось так. В итоге я очень рад, и вообще, у нас очень точное распределение в этом спектакле. Когда начали репетировать, волновался, думал о том, как держать мизансцены, чтобы не разбивать материал, а потом вдруг понял, что надо все равно включать душу. Что это главное.
Вы говорите, что не ожидали сыграть старика, а в вашем списке ролей при этом достаточно много ролей или возрастных, или очень мудрых. Например, Николая Николаевича Бессольцева в «Чучеле» или старшины Васкова в «А зори здесь тихие…». Видят в вас режиссеры какую-то мудрость…
Ох, не знаю… (Улыбается). Не считаю себя мудрым человеком, и, кажется, до сих пор многого не понимаю. И во многих вещах до сих пор чувствую себя как мальчишка. Хотя понимаю, что принца уже не сыграю.
Действительно, Арье-Лейб – старик, старый сват с Молдаванки. В фильме-мюзикле «Биндюжник и Король» 1989 года его сыграл Зиновий Гердт. Вы пересматривали фильм или старались отстраниться от известного образа?
Честно говоря, я видел этот фильм только отрывками. Сознательно не пересматривал, чтобы не поставить себе установки и зацепки: нужно играть вот так, а внимание акцентировать на этом – это неправильно.
А какой ваш Арье-Лейб? Он вам симпатичен, вы его понимаете?
Арье-Лейб здесь рассказчик и, выходя на сцену, когда вижу зал, каждый раз очень остро чувствую, что не я должен рассказывать историю, а именно этот старик. Хотя я каждый раз подкладываю в его рассказ то, что у меня на душе в данный момент. Арье-Лейб человек, который много прожил и повидал, старый еврей, хранитель традиций и ритуалов. Честно говоря, играть его для меня особая ответственность. Мы специально ходили в синагогу – раввин рассказывал нам о ритуалах – чтобы передать сцену разговора в синагоге, когда во время богослужения герои не только молятся, но и разговаривают о том, кто что продал, что купил – и это для них нормально.
Какое глубокое погружение в спектакль. А вообще о чем для вас история «Биндюжник и Король»? О еврейской жизни, проблеме отцов и детей или о чем-то ином?
Мы не стали акцентировать внимание на еврейской и одесской теме специально. У нас нет местечкового говора, разве что некие интонации и некоторые слова, например, мы характерно произносим слово «счастье». Так что эта история стоит немного «над», хоть там осталась и Одесса, и биндюжник, и Беня. Но нет погружения в быт, есть только погружение в отношения персонажей друг к другу. При этом и ощущения Бабеля осталось в спектакле.
Бабель ведь очень сложный автор. Скажу честно, когда я впервые прочитал его в 1991 году, я ничего не понял. У меня ведь и дипломный спектакль был по «Закату» Бабеля – это и есть основа «Биндюжника и Короля», правда, тогда, 20 лет назад я играл не Арье-Лейба, а раввина Бен Зхарья. Вот так ко мне вернулась эта история. Тогда, помню, я читал все рассказы, а сюжета как такового не нашел. Когда прочитал второй раз, увидел в монологах и диалогах уже не линейную и поступательную историю, а именно отношения людей, из которых выстраивалась общая история. Потом уже почувствовал и общую одесскую жизнь. Так что Бабель он такой… Его ощущаешь не сразу, хотя к сложным авторам его вроде бы не относят. Все пласты в его произведениях укладываются в одну картину не сразу, хотя на первый взгляд там очень простые истории.
Как вам кажется, почему так? Из-за множества смысла, которые он прячет? Из-за особого языка?
Может, это просто его талант? Он так видел мир, который не состоит из прямых историй. Вот, например, мы сейчас разговариваем с вами, и это уже история. А в соседнем доме спит человек, здесь на улице кто-то гуляет, где-то еще происходит что-то важное. Идет жизнь. Так и в его рассказах – вокруг одной истории происходит много жизней, может, даже не связанных с центральной историей произведения, но именно из этой мозаики историй и складывается мир.
Актуальная ли эта история, на ваш взгляд, сегодня?
Тема однозначно актуальна, особенно сейчас. Где эти люди, жившие в 90-е годы, погрязшие в разборках? Ведь сейчас у них родились дети, они по каким-то прошлым правилам продолжают складывать жизнь, по понятиям 90-х. А их дети хотят жить по-другому, вот и выходит несостыковка. Так что тема отцов и детей, как известно, вечная. А еще и тема смены эпох.
В конце Мендель умирает, отживает свое, и, хотя параллельно на сцене идет свадьба, в зале в этот момент иногда наступает тишина – зрители чувствуют наш посыл: жизнь все равно продолжается и нельзя остановить время. Это и страшно, и неизбежно, жизнь идет и нужно жить.
разработка ПО сайта
