«Когда артист душит Дездемону, он должен испытывать кайф»
20 июня 2011
– Нет. Я ко всем «раздачам слонов» отношусь равнодушно. «Театральная весна», «Маска+» – мне безразлично, займу там какое-то место или нет. Важно признание некоторых коллег и нескольких театральных критиков– буквально трех-четырех. Это своего рода профессиональная поддержка. Однако никакие оценки не должны сбивать с собственного пути.
– Можно сказать, вы заново открыли для Красноярска Андрея Пашнина в роли Яго. Здесь за ним закрепился образ этакого героя-любовника. Сложно было переломить шаблон?
– Когда я приехал в Канск, на некоторые роли в «Отелло» были введены актеры без меня. Но на роль Яго там не нашлось актера. Думаю, мы не ошиблись с приглашением Пашнина – он и сам ставил спектакли в этом городе, хорошо знает труппу. Никаких сложностей в работе с ним не было, это мой артист. Понимание с полуслова. Иногда и говорить ничего не надо – он уже на шаг впереди, настолько тонко чувствует стилистику, общее направление спектакля. Ни разу не было ни одного столкновения (с некоторыми актерами на конфликт нужно выйти, чтобы какую-то искру высечь, спровоцировать). Я даже в один момент запереживал: да что ж так гладко-то? Просто артист очень высокого, столичного уровня. Большой, крупный, глубокий. Видимо, может все – и Яго сыграть, и героя-любовника. Мне кажется, он этого негодяя прекрасно играет. Обаятельно, глубоко и даже в чем-то трагично.
– Скажите, кого еще вы выделили бы из красноярских актеров?
– Мне безумно нравится состав, который работает у меня в «Тартюфе» в театре имени Пушкина сейчас. Три актрисы – настоящее откровение для меня. Это Маша Алексеева. Галина Саламатова – мощное дарование. Актриса широчайшего диапазона, с ней хочется работать еще и еще. Она играет небольшую роль, но делает это прекрасно. И, конечно, Елена Привалихина. Провинциальность и столичность не определяются месторасположением театра. В пушкинской «драме» труппа столичного уровня. И театр столичный. Намного более столичный, чем некоторые московские. В самой Москве гораздо больше провинциальности – и в мыслях, и в актерских работах.
– Не так давно у нас проходили гастроли знаменитого новосибирского театра «Глобус». Как вы оцениваете их постановки?
– Я люблю этот театр, там очень талантливый главный режиссер – умный, «теплый», правильно формирует репертуар. На этих гастролях я смотрел «Скупого», «Двойное непостоянство» – прекрасный спектакль, жаль, что его закрывают.
– Многие из красноярских зрителей остались недовольны именно «Двойным непостоянством» из-за технических накладок.
– Действительно, были проблемы со звуком. Но если я прихожу на гастроли, то понимаю, что актерам приходится работать на чужой площадке. И я сразу прощаю любые накладки. Мне незачем обращать внимание на них, ведь артисты работали блистательно. Хотя можно сказать, действительно, в этот раз спектакль провалился. И все же когда спрашиваешь актера: «Что ты чувствуешь, когда душишь Дездемону?», он должен ответить только одно: «Кайф!». Потому что занимается любимым делом. И даже если актерам на площадке плохо, жарко, когда у них накладки со звуком, они в любом случае должны кайфовать.
ЛИЧНЫЙ АПОКАЛИПСИС
– Чем собираетесь удивлять в «Тартюфе»?
– А мы и не хотим ничем поражать (хотя, конечно, некие новинки в плане сценографии будут). Но речь вовсе не об этом. «Тартюф» – самая агрессивная, самая злая, самая несмешная комедия Мольера, которая восемь раз мучительно переписывалась, со своей ужасающей историей. Ведь не о том же Мольер писал, что некий сумасшедший притащил в дом какого-то обманщика и поверил ему. Там есть более глубокая и страшная вещь.
Скорее всего, Оргон и Тартюф – это один человек. Это темная и светлая стороны человека, которые неразрывно связаны друг с другом. И, конечно, мы можем мучительно убирать из себя зло в лице Тартюфа, «закапывать» его. А можно расслабиться и даже поливать это зерно дьявола – и тогда оно вырастет и съест нас изнутри. Думаю, что он писал об этой двойственности. И понятно, что Оргон и Тартюф, встретившись и соединившись, уже никогда не расстанутся. Хэппи-энда (искусственно дописанного Мольером по требованию короля) не будет. Счастье невозможно.
– Будет личный конец света для главного героя?
– Мы не стали доводить совсем уж до Апокалипсиса. Комедия всегда строится на ощущении грусти и печали. Комедия же Мольера строится на внутреннем ужасе. То есть мы дойдем там до какого-то безобразия в финале… Тем и интересен драматург, который прошел проверку временем, и уже 300–400 лет ставятся его пьесы. Они занимаются душой человека, а не злободневными темами. Мне всегда странно, когда в «Ревизоре» начинают говорить о том, что в гостиницах мест не хватает. Или клопы…
– Но ведь в ТЮЗе вы ставите спектакль на злободневную тему?
– В ТЮЗе я работаю над пьесой Ярославы Пулинович «Наташина мечта». Это монолог девочки из детского дома. Она влюбляется. И ее любовь превращается в преступление. Жанр спектакля можно определить как урбанистический антимюзикл. Мы прослушивали хип-хоперов, бит-боксеров, молодых музыкантов – все они будут работать над спектаклем.
– Почему тогда АНТИмюзикл?
– Вокруг каждого человека звучит мир. Когда он влюблен, то слышит прекрасные звуки. Но когда у нашей героини Наташи любовь превращается в преступление, музыкальное звучание переходит в какофонию, дисгармонию… Просто нужно попытаться «услышать» мир ушами другого человека. Меня всегда интересовало: если поехать далеко-далеко на юг, например, в арабские страны, и просто посмотреть женщине в глаза, тебя должны убить – за неуважение. Если поехать далеко-далеко на север, в юрту, прийти к другу в гости и не переспать с его женой, тебя тоже должны убить – за неуважение, ведь он отдает тебе лучшее.
Мы живем посередине, и то и другое нам кажется диким. И как же трудно нам встать на место другого человека и посмотреть на мир его глазами. Если посмотреть на город глазами этой неблагополучной девочки из «Наташиной мечты», если услышать ее ушами город, получится антимюзикл. То есть музыкальная история, нарушенная алкоголем, первыми сигаретами в 12 лет…
– Долго еще планируете работать в Красноярске?
– Что хотите услышать на улицах? Чего-то боитесь?
– Ничего не боимся услышать. Хотим услышать правду.
– Есть какие-то предположения, как это будет выглядеть? Этакий сериал «Школа?»
– Не знаю. В этом вся соль. Не нужно придумывать, что ты хочешь услышать. Жизнь в любом случае окажется намного интереснее любых планов. Вот мы выйдем на улицу и сразу увидим, какая есть проблема. Или, наоборот, никакой проблемы нет. В этом вся прелесть документального театра. Представьте: вы приходите на встречу с человеком. Было бы странно, если бы вы уже набросали, что примерно хотите услышать, а что вы сами будете говорить и как.
– Часто так делаю.
– Тогда это неинтересный разговор. Во всяком случае, к документальному театру он не имеет никакого отношения. Можно продумать себе путь, куда ты будешь двигаться. Но когда тебя «сдвинут» с этого пути, нужно именно за это хвататься, за то, что появляется неожиданно.
Я над таким проектом работал в Барнауле (Роман Феодори в течение года работал также и в Барнаульском драматическом театре. – Прим. ред.). Для документального спектакля «Деревня.net» мы нашли прекрасное село – Курья. Кажется, оно создано для того, чтобы жить и работать на земле, выращивать овощи и фрукты, чтобы там родился новый Шукшин. Мы поначалу приехали и думали: о чем же нам сделать постановку? Может, о мечте?
Оказалось, там нашли золото. Цианидом начали поливать эту прекрасную землю. То есть ни зерна, ни овощей не будет, неизбежно люди начнут болеть раком. И вся деревня подписалась за то, чтобы уничтожить землю и добывать золото. И все это – за 17 тысяч рублей в месяц. Для людей это безумные деньги. Единственный, кто не голосовал за, – приезжий фермер-армянин. Вот она проблема, экологическая катастрофа.
…Наш спектакль так начинается: мы показываем людей – смешных, грустных, веселых. И потом говорим: вы увидели то, что уже никогда не будет существовать.
Наталья МАШЕГОВА
"Наш Красноярский край", 20.06.11
разработка ПО сайта
