Интервью Романа Феодори электронному журналу «Пропись»
26 мая 2016
Закрывался «Ново-Сибирский транзит» спектаклем Красноярского ТЮЗа «Биндюжник и король» (музыкальная трагикомедия Александра Журбина и Асара Эппеля по произведениям Исаака Бабеля).
После церемонии награждения фестиваля мы побеседовали с Романом Феодори – победителем в номинации «Лучшая работа режиссера». Он рассказал о выборе материала, процессе подготовки к спектаклю и объяснил, почему обратился к музыкальному театру:
Мы давно занимаемся тем, что развиваем нашу труппу. Со временем актеры получили серьезную пластическую подготовку, теперь они умеют делать даже разные цирковые трюки. Но мы поняли, что в ТЮЗе артисты должны еще и петь! И делать это хорошо. За полгода до начала работы над спектаклем мы пригласили педагога по вокалу. Когда артист всесторонне развивается, он только выигрывает. Наши актеры постоянно проходят вокальные тренинги, пластические, теперь еще и речевые – конечно, сложно это, но они держат себя в форме.
Что касается жанра: русского мюзикла не бывает как такового, у нас просто нет этой традиции. Но русский мюзикл есть в городском романсе. Эта приблатненная шансонная одесская история, почти под гитарку, дает нам нужное ощущение того, что такое русский мюзикл.
Мне кажется, материал вполне подходит нашему театру. И по формату, и по теме. Есть два направления того, чем мы занимаемся: первое – безумно красивые в визуальном плане сказки для взрослых и детей, где ты погружаешься в другой мир и отдыхаешь от подъездов, в которых валяются шприцы; второе – жесткий разговор на какие-то серьезные темы. В этом спектакле мы их соединили. Прекрасную, на мой взгляд, форму, которую предложил Даниил Ахмедов (художник спектакля – прим.ред.), этот особенный язык – и жесткую тему, тему уродства… Условно говоря, если уроды – мы, то и наши дети тоже будут уродами, одно сменит другое.
Бабель, Одесса, биндюжник – конечно, просятся сено, деревянные доски, лошади, холщовые костюмы… Нашей задачей было уйти от этого. Даниил решил исследовать язык Роберта Уилсона, погрузил действие в диаметрально противоположное и этой пьесе, и этой музыке пространство. В этом столкновении музыки и картинки рождаются неожиданные вещи, очень ценные для меня.
Мы специально попробовали такую форму, поиграли с ней. Все персонажи спектакля, кроме Менделя Крика, находятся будто бы в эстетике какого-то особенного европейского театра. Они еще и мертвецы – ведь не зря начинается с того, как Арье-Лейб сидит на кладбище и рассказывает историю. Один только Мендель здесь совершенно нормальный, обычный. Поэтому все персонажи немного… в кукольном воплощении, что ли, а он бытовой. Интересное сочетание общей мертвой, холодной фактуры и его буйной, музыкально подкрепленной. Хоть такая музыка мне и не особенно близка, можно сказать – все, что касается именно Менделя, Журбин разрабатывает очень серьезно и глубоко.
Но когда происходит слом – избиение сыновьями, – Крик становится кукольным, а остальные, наоборот, преображаются и существуют в бытовой манере.
И вообще, для нас важно было исследовать тему уходящего времени. Времени, ускользающего сквозь пальцы. Как человек хватается за него, чтобы остаться на плаву, чтобы быть всегда молодым.
разработка ПО сайта
