Честная игра в драматургов
05 декабря 2013
- Знаете, два предыдущих проекта у меня прошли с московскими детьми, - говорит Мария Зелинская, – и помню, что их трудно было чем-то пробить. Их не волнует, что происходит в мире и даже просто вокруг них. А красноярские дети – глубокие, живые, с большим опытом – последнее для человека пишущего вообще очень важно. Они совершенно отличаются от своих столичных сверстников.
- Но ведь это не вина московских детей? – уточняет Вячеслав Дурненков. – Видимо, жизнь взрослого окружения накладывает на них такой отпечаток.
Мария. Значит, их так воспитали. А здесь другие ребята. Поэтому с первого же дня у нас была радость, что мы сюда приехали.
Вячеслав. Да, с этим я согласен. У нас здесь была смешанная группа – проект социальный, что для ребят, я считаю, очень важно. Дети из гимназий, лицеев, рядом – их ровесники из детских домов, с инвалидностью. Конечно, первый день они чувствовали себя напряженно, для них это был стресс – не сразу поняли, зачем их собрали вместе, таких разных. Но уже через пару дней начался нормальный рабочий процесс, дети стали общаться, произошла интеграция. Однажды мы делали лабораторию с детьми с Северного Кавказа. Пригласили специалиста по конфликтам – думали, что понадобится его помощь. Но ребята сблизились в первый же день. Проблемы не у детей, а у взрослых! Если детям правильно все объяснить, то любые стереотипы у них очень быстро уходят. Подростки вообще интернациональны – в отличие от нас, взрослых. Я работал в Англии с театром – убедился, что у нас абсолютно разный театральный менталитет. А у подростков гораздо меньше различий, во всем мире.
- Какие у вас были ожидания от лаборатории?
Мария. Что у детей появится новый взгляд на театр. Сейчас, ознакомившись с механизмами драматургии, дети уже смотрят на театр с другой, профессиональной точки зрения. Один из участников очень часто ходит в ТЮЗ, и он признался, что после наших занятий все спектакли словно заново увидел – понял, кто герои, кто антигерои, разглядел виды конфликта.
- О чем пишут чаще всего?
Вячеслав. Какой у подростков жизненный опыт? О том и пишут. На первом месте неизменно пьесы об отношениях между подростками и взрослыми. Процентов десять почти в каждой группе – сюжеты, в которых присутствует виртуальная реальность. Есть и комедии.
Мария. Истории разные. Но у многих, как я уже отметила, - незацикленность на себе. Например, одна девочка написала историю о мальчике, у которого родители погибли на митинге, и он хочет за них отомстить. Другой ребенок написал о мужчине, у которого жена заболела раком, и он был вынужден пойти на преступление, чтобы достать деньги на ее лечение. Эти сюжеты – не из их собственной жизни, просто такая вот реакция на несправедливость того, что происходит вокруг.
- Кто определяет темы и жанры пьес?
Вячеслав. Темы предлагают сами – это главное правило. Мы можем лишь помочь им скорректировать, чтобы в пьесе присутствовали все необходимые приметы – персонажи, действия, учим их использовать все виды конфликтов. Редактура только орфографическая. Стараемся бороться с языковыми штампами, объясняем, что речь персонажей должна быть, как в жизни. А наполнение сюжета, жанр – это выбор ребенка. Важно, чтобы он был искренне увлечен, потому что если он не захочет писать, заставлять бессмысленно. Мы не школа, оценок не ставим – сразу им об этом говорим. И никто не использует детей в качестве доноров для театра, они по-честному играют в драматургов. Все должно быть по любви – подростки увлеченно пишут, мы передаем их творения не менее увлеченным актерам и режиссерам. В результате получается хороший спектакль, в чем в Красноярске все могли убедиться. Мне кажется, это здорово, что у театра есть возможность подхватить игру, вытащить максимум из отчасти наивных, в чем-то несовершенных, но очень искренних детских историй. Это профессиональное испытание для актеров и режиссеров. А для детей – бесценный опыт общения с театром.
- До участия в лаборатории ваши красноярские подопечные бывали в театре?
- Получается, что драматургия – это ремесло?
Вячеслав. Конечно. Театр вообще всего лишь сумма технологий. Да, бытует мнение, будто знание о театре сакральное и недоступно простым смертным. (Смеется.) Но, поверьте, это всего лишь набор знаний – цель, средство, персонаж, конфликт. А наша задача – донести эти серьезные вещи до детей в доступной игровой манере, причем в очень сжатый срок. Сама методика пришла к нам десять лет из Шотландии и очень неплохо здесь распространилась. Но там она рассчитана на еженедельные занятия на протяжении полугода. У нас выездные сессии, экстерном – страна большая, других возможностей нет. Но результаты при этом ничуть не хуже по качеству. Может, потому, что у нас страна литературоцентричная, не знаю…
- Эта методика предполагает обучение драматургии не только детей, но и взрослых. Вы лично с кем предпочитаете работать?
Вячеслав. Мне больше нравится с детьми. На взрослых тоже можно повлиять, но вероятности меньше. А у детей вся жизнь впереди – вдруг это кому-то поможет ее изменить? Есть такая надежда… Хотя со взрослыми мы тоже не раз работали, в трех тюрьмах – общего и строгого режима и в женской. Маша вообще основатель тюремного театра.
Мария. Мне трудно говорить на эту тему, потому что сейчас она у меня на стадии переосмысления. Сначала была эйфория, мне все очень нравилось. Потом проявилась изнанка проекта, и я от него временно отошла. Иллюзия школы Макаренко, что кого-то можно перевоспитать – это смешно… Человек, контролируемый в условиях строгого режима – одно, а когда он выходит на свободу – совершенно другое.
Вячеслав. Мне кажется, в таких проектах нужно плотно работать с психологами. И как-то ориентировать людей, что на свободе все по-другому – за время заключения они об этом забывают. В итоге не вписываются в обычную жизнь и невольно делают все, чтобы вернуться назад в колонию. Но все-таки я не считаю опыт ClassAct там неудачным. Были и отличные результаты – например, постановка «Лира» в мужской колонии строгого режима. Представляете, «Лир» в тюрьме?!
Мария. Мы полгода ставили его с Ольгой Калашниковой. Осовременили пьесу вместе с заключенными, какие-то огромные монологи заменили прозаическими вставками. Работать было интересно, но непросто. То мы несколько недель бились за Корделию – они не могли поверить, что Шекспир написал о хорошей героине, в их представлении женщина не может быть хорошей по определению. То кричали, что Лир – слабак и подкаблучник, не хотели его играть, а потом, наоборот, стали биться за право сыграть эту роль. Есть даже легенда, что наш главный герой ходил просить на благословения у блатных, потому что у тех к театру отношение презрительное, считается, что актер – это клоун. А заключенные очень боятся показаться смешными.
Вячеслав. У театра в тюрьме очень много препятствий – там с кем попало рядом никто не сядет, не то, что в одной пьесе играть. Очень сложная работа. Она и с детьми-то тяжелая.
- Но у детей нет такой иерархии?
Мария. В других учебных заведениях тоже существует иерархия, хотя, может, и не столь сильная. Однажды в Ростове на первое занятие к нам пришла половина класса – обычные школьники, они захотели понять, что это такое и стоит ли участвовать. Все пообещали, что вернутся на следующий день, но пришел только один мальчик. И написал крутую пьесу, это была одна большая ремарка – настоящий постдраматический театр. Представляете, чего подростку это стоило – пойти против всех? Сильный поступок. Слава, кстати, сразу в него поверил.
А с детьми из детдома трудно работать, потому что у них есть такое качество – непостоянство: сегодня приходят, завтра нет. Когда идешь на занятия, не знаешь, кто из них появится…
Вячеслав. Но мы всегда очень радуемся, когда ребята из детдома остаются. Потому что только театр рассматривает человека индивидуально – это единственная такая институция. Если ребенок откликнулся на обращение – для нас это маленькая победа.
Елена КОНОВАЛОВА
Интернет-журнал "Красноярск Дейли", 5.12.2013 г.
разработка ПО сайта
